— Ты сумел сунуть герулов под горячие колотушки, а кусок рванул себе. Ты сумел! — Двадцатисемилетний герул-патрикий Филемут выставил левое плечо, как мальчишка перед дракой. — Ты отдашь десять кентинариев чистого. Честная игра!
— Откуда? — возразил Мунд.
— Ты жаден! Одна рака весит шесть кентинариев. И внутри Софии ты взял тридцать, нет пятьдесят кентинариев. Тебе жаль дать нищим герулам пятую часть?
— Ты преувеличиваешь, патрикий, и не считаешь этих, — Мунд указал на убитых и раненых солдат.
— Тем больше для дележа, — привел Филемут обычный довод. — Считай иначе. Сколько легло моих, когда ты ощипывал Софию? И кто тебе очистил место? Что ты будешь делать без герулов? Мы устали. Мы изнемогаем от жажды. Мы голодны. Мы будем отдыхать.
— Ты получишь десять кентинариев, — согласился Мунд.
Герул отвел глаза и через мгновение сказал:
— Если тебе нужен совет, вот он. Это, — Филемут указал на Октогон, — мириад нор, ходов, переходов. Узко, как в колодце. Стрелка проколют раньше, чем он наложит на тетиву вторую стрелу. Ты же видел там засады.
— Так что же ты предлагаешь?
Оба понимали — смысл дня не в обещанном по желанию базилевса походе до площади Тавра. Нужно сломать кость мятежа. Судьбу и в поле и на стене крепости решают лучшие мужеством ряды. Когда их уничтожают, все падает будто само собой…

Легкими стайками, подражая конному построению, герулы бежали к площади Константина. Отдавая должное солдатам, Мунд презирал герулов как низкую расу. Совсем недавно они блуждали где-то около Истра-Дуная, ублажая человеческими жертвами и старых своих богов и нового бога в лице трех ипостасей Христианской троицы. Своих больных и престарелых они приканчивали. Их жены, по обычаю и во избежание позора, сами удавливались на могилах мужей. Однако герулы сумели победить и обложить данью лангобардов. При Анастасии они без всякого повода напали на своих данников. Сверх ожидания герулы были не только побиты лангобардами, но истреблены на три четверти. Некоторое время остатки герулов укрывались в землях близ Норика, Но тут на них обрушились гепиды. По просьбе герулов, ставших совсем малочисленными, Анастасий разрешил им переправиться через Истр и как федератам империи осесть на опустевших землях готов. Впоследствии грабежи и насилия над соседними ромеями вынудили Анастасия предпринять поход против разбойных федератов. С тех пор усмиренные избиением и окончательно обессилевшие герулы жили мирно. Юстиниан охотно нанимал герулов, давая выход их опасной энергии. При нем герулы заметно оправились.
А! Герулы бегут обратно! Хорошо, так нужно!
Сам Мунд не спеша приблизился к площади Константина шагов на триста. Он видел торчавшие над толпой шесты, шеи верблюдов — на площадь что-то привезли?
Площадь втянула людей, которые как будто собирались преследовать герулов, как хотелось того Мунду. Комес заметил ершистый вал из телег, повозок, тачек, угольных ящиков, лотков, скамеек, бревен, досок. Мятежники спешили наглухо заделать оставленные проходы.
Штурмовать вал да еще имея в тылу Октогон? Мунд не был столь глуп. «Охлос не подался на приманку герульских спин, поэтому герулы еще не заработали свои кентинарии», — думал Мунд. Свободное пространство и явная возможность не попасться в ловушку едва не выманили охлос на простор Месы. Но к площади Августеи никто из них не решится приблизиться.
Война угрожала паузой.
— Маврикий, — приказал Мунд сыну. — Скажи Божественному, я избил два мириада мятежных. Скажи еще: они сидят в Октогоне. Я сломаю их кости.
Мунд начал наступление на Октогон с Халкопрачийской улицы — широкой артерии, которая шла почти по прямой линии от площади Августеи к воротам Просфория и к порту того же названия в начале Золотого Рога. Со стороны Месы вход на площадь Августеи должен был защищать Филемут силами четырех сотен герульских стрелков.
Походя готы перебили звонарей храма Богоматери Халкопрачийской. Внутренность храма была пощажена за неимением времени. Солдаты вошли в Октогон одновременно несколькими переулками Халкопрачийской улицы, добивая заползших сюда раненых в утренней бойне. Почти сразу на солдат с неистовостью набросились мятежники. Сотня центуриона Ария столкнулась с мясниками. Тяжелые топоры в руках, привыкших метко рубить туши скота, заставили готов благоразумно попятиться. В другом месте рыбники-ихтиопраты орудовали самодельными копьями. Охлос успел понаделать кое-какого оружия из ломаных решеток дворцов, плотницких пил, ломов и кирок. Дротики и копья снабжались наконечниками из долот и стамесок.
Готы сражались вяло. Чернорабочие войны не устали, их обременяла мысль о богатой добыче, уже захваченной, манил дележ. Их тянуло к своему золоту.
В Октогоне засели не владельцы богатых владений. Сюда набрались ремесленники, носильщики, рыбаки, матросы, портовые работники. Как всегда бывало в городских сражениях, из окон домов и с крыш метали тяжести на солдат. В тесноте переулков не удавались обходы и обхваты, приходилось бить в лоб. Готские сотни теряли бойцов. Мраморный бюст, брошенный из окна, смял каску и вывихнул руку центуриону Арию.
Маврикий, вернувшись из Палатия, передал отцу благосклонность базилевса. Молодой человек восторгался спокойствием Юстиниана. Однако все спафарии были поставлены на ноги и охраняли дворец Буколеона, где сейчас совещались базилевс и базилисса. Екскубиторы по-прежнему отсиживались в казармах.
Про себя Мунд сделал вывод: Буколеон — это и порт. На кораблях хватит места всем, кроме готов и герулов. Ему, Мунду, суждено прикрыть общее бегство, остаться в Палатии, как на острове.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157