Камень перешел через тын Детинца. Перенесло. Весь сруб сзади приподняли вагами и подкатили бревно. Второй камень черкнул перед рвом, взвился и отскочил от тына. А на третьем, после новой поправки, ударили в тын.
Один за другим мастера вводили в дело сильные камнеметы. Камни подвозили на расшивах по Волхову к спешно сооруженной пристани. К ней на долгие годы пристало название – каменная. От пристани везли на лошадях – по четыре-пять камней на телеге.
Налаживали самострелы. В брусе, шириной в четверть, вынимали канавку для дротика, в передней части укрепляли, как лук, связки гнутых железных полос, каленных упругой закалкой. Тетиву из волоченого железа натягивали воротком с прямым крюком.
В Городе всем распоряжался Гюрята с помощью Изяслава и Кудроя. Они из старшин прежнего выбора одни остались в живых. Гюрята ждал общего выхода нурманнов из Детинца и против всех ворот велел устанавливать побольше самострелов.
Гюрята никого не отпустил из земского войска, которое все продолжало пополняться отрядами из дальних земель. И Гюрята и другие боялись, как бы не пришла к нурманнам помощь.
Ниже Города рубили лес, скатывали бревна в реку, скрепляли цепями и – заперли мутный Волхов. На берегах устанавливали самострелы и камнеметы.
По окольным огнищам, починкам и заимкам послали гонцов с наказом: немедля везти в город съестной припас для кормления войска.
Всех горожан обязали содержать и питать земских воинов. Гюрята требовал от горожан без пощады и не скупился на суровые укоризны:
– Вы, домоседы, проспали, упустили Город. На вас и будут наибольшие тяготы.
2
Птицами летели камни и долбили тын. Прочное дубовое строение нарушалось. Расщеплялось одно бревно, и в тыне, как в воинском строю, появлялась опасная прореха. Высыпалась земля, соседние бревна лишались опоры, расшатывались и выпадали наружу, заполняя ров. Во втором ряду застревал камень, и, когда в него попадал другой, брызгами летел острый щебень.
От новгородских камнеметов и самострелов с тына ушли прославленные телемаркские лучники. Мастера попадать с трехсот шагов в бычий глаз ничего не могли поделать против дальнобойной снасти Города.
Иной валун ударял в мостовые близ Детинца, со звериным воем, вертясь волчком, взметался над стенами и крушил нурманнские кости за укрытием. Дротики из самострелов не давали дышать.
Тяжелый дротик, остроганный новгородским плотником и насаженный новгородским кузнецом, пригвоздил к бревенчатой стене лаудвигского ярла Гаральда, прозванного Прекрасным за красоту тела и лица, напоминавшую бога Бальдура, любимейшего сына отца богов и племени фиордов Вотана.
Как видно, Гаральд дорожил последними вздохами жизни: он не позволил вырвать дротик и умирал долго. Бледный, бескровный, он походил на ту статую из белоснежного мягкого камня, которую однажды привез в Лаудвигс из ограбленного во Фризонии замка вельможи франкского короля Шарлеманя. Утонченно жестокий, прозванный во всех видевших его странах Белокурым Дьяволом, о каких муках-забавах над побежденными, о каких битвах грезил Гаральд, когда к нему, наконец, пришло избавленье – тяжкий валун камнемета, с громом пробивший четвертый, последний ряд тына?!
Бреши расширялись. Камни мешали камням, заполняли ров и откосами копились у тына.
Иногда вместо камня в воздухе проносился голый труп нурманна. Размахивая, как паяц, руками и ногами, он рушился во дворе Детинца знаком неотвратимой судьбы, ожидающей каждого осажденного.
Число новгородских камнеметов увеличивалось. В ворота, выходившие на торжище, полетели связки дров. Когда накопилась гора до верха ворот, ее забросали зажженными тюками просмоленной пакли.
Дровяная гора занялась жарким тяжелым пламенем. В Городе, как в ночь сожжения драккаров, запахло дымом. Не было времени ждать благоприятного ветра. В тихом воздухе дым растекался черным облаком, заслонил солнце и опустился на Детинец. В страшный костер летели новые связки дров. Загорелись воротные башни.
– Будем ли мы еще ждать? – спросил новый конунг Эрик ярла Гардунга. Закопченный, с опаленными бородой и бровями, Красноглазый только что наблюдал, как внутрь Детинца провалились прогоревшие ворота, а за ними полился огненный водопад осевшей горы дров.
Запасы камней для камнеметов Детинца истощились. Викинги не могли пользоваться слишком тяжелыми валунами, которые метали новгородцы, и дробили их. Но сами могли метать лишь вслепую. Заслоны на башнях и тыне были сбиты, и каждого, кто осмеливался показаться, сметали самострелы.
Что же делать? Владелец Сельбэ-фиорда забыл о вражде к красноглазому ярлу Гезинг-фиорда. Общая опасность сделала всех ярлов братьями, и взаимная злоба, хитро посеянная Ставром, временно замерла.
– Еще раз попробовать договориться о выкупе? – неуверенно спросил Гардунг.
Красноглазый конунг отрицательно покачал головой в рогатом шлеме. Четыре раза он посылал дружинников Ставра и дважды викингов-охотников с предложением начать переговоры. Ответа не было.
К Эрику и Гардунгу, которые стояли прямо под тыном, в безопасности от дротиков и камней, подошли Агмунд, Альрик и Гунвар.
– Нам нечего ждать, – сказал Альрик. – Они выкурят нас, как леммингов, зажарят, как треску, и войдут в бреши добить последних.
Оставалось не более тысячи викингов, способных носить оружие, и до полусотни дружинников князя. Ставр сидел уже третий день холодный и неподвижный в своей горнице на башне Детинца. Викинги гнали ненужных мертвому князю дружинников на самые опасные места.
Не более тысячи… Может, и значительно меньше. Красноглазый конунг не хотел считать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153