Закрепленные жердями и веревками, викинги сидели тесными рядами, еще плотнее, чем в боевом строю.
Славные победители, бесстрашные воины,
железнорукие, с черепами твердыми, как камень,
неутомимые в боях и в пирах,
вы привыкли спать в постелях побежденных,
обладать прекраснейшими девственницами,
пить вино из черепов врагов…
Мощный голос Свибрагера, вибрируя от вдохновения, побеждал шум ветра. Вестфольдинги слушали и одобрительно кивали мертвыми головами, соглашаясь.
На коленях ярла Мезанга лежал оправленный в золото череп франкского вождя Арторикса – чаша для пиров. Подобные чаши были и у других ярлов и их свиты.
Перед бронзовыми дисками мертвых кормчих висели боевые топоры и мечи. Раскачиваясь, они звонили странными беспорядочными голосами:
Вы топтали тело Имира, дочь ночи,
сестру света, мать животных, и мать людей
низких племен топтали вы,
благородные дети Вотана!
Так воспевал Свибрагер победы вестфольдингов на сухой земле, которая носила все эти названия на пышнообразном языке скальдов.
Вы повелевали страной рыб,
вы разрезали живое поле,
попирали ожерелье островов
и мчались по пути лебедей, –
напоминал скальд о подвигах викингов в открытых морях.
Вы щедро кормили акул,
вы наполнили костями глубины морей,
и Луна делалась алой,
глядя в волны, вспененные драккарами.
Открылся Ильмень, безбрежный как море. И волна была как морская. Ильменский Хозяин гневался на чужих, Синий Мужик толкал в черные груди звериноголовые драккары, не хотел пропускать к себе.
При попутном ветре провожатые уже от истока пустили бы на свободу погребальные драккары. Но Ильмень в союзе с ветром из земель кривичей и радимичей воспротивился и защитил чистоту своего сердца от чужеземной грязи.
Драккары вестфольдингов отошли от берега на версту, не более.
Чтобы огонь не сжег якорные канаты, их закрепили под водой за вбитые для этой цели крюки в днища драккаров.
Завели якоря. Ветер потащил было оставленные погребальницы, но цепкие якорные лапы впились в дно. Огорчившись, Ильмень запенился и заплевался.
Проходя мимо бал-фора, викинги щедро забрасывали драккары зажженными факелами. Не пожалели даровой смолы и сала, чтобы напитать дрова, и все вспыхнуло разом.
Дым заволок полнеба.
Под палубами нечеловеческими голосами выли отвыкшие говорить черпальщики. Их было восемь, по двое на каждом отправленном в бал-фор драккаре. Их было по одному на корме и носу, восемь живых, раньше смерти похороненных под низкими палубами, навечно прикованных к смрадным гнойницам-черпальням, восемь людей, превращенных в такие же части драккара, как бортовая доска или жгут для шпаклевки.
Они страдали недолго. Свирепо ударило пламя, раздутое гневным ветром, который для несчастных черпальщиков ничего другого сделать не мог!..

Глава вторая
1
Новгородское озеро в старину называлось Мойским. Потом к нему пристало имя Ильменя. Собственно же словом «ильмень» в старом русском языке обозначали постоянный, не весенний разлив реки в удобном для того месте.
Заполненная новгородским Ильменем впадина наливается многими ключами, ручьями, речушками и реками, из которых исстари главными были ныне еще существующие Ловать, Шелонь, Мшага, Псижа, Пола, Полисть, Порусья, Перерытица, Переходь, Полиметь. Сделавшись по сравнению с прошлым маловодными, эти реки сохранили свои прежние наименования. Стоком озера как был так и остался Волхов, по-старому Мутная река.
И сегодня, как и встарь, летом, не обращая внимания на дела людей, в камышовых крепях красавцы селезни, расставаясь с изношенным брачным нарядом, роняют из крыла зеленые с синим зеркальцем перышки. А уточка, забыв случайного супруга, незаметно пускает по воде пестро-серые перышки и пушок; она всецело отдается заботе о наивысшей драгоценности, оставленной в гнезде пылкой весенней любовью.
Ныне, как и в давно прошедшие годы, ветер и течение подберут все: и пушинку, и бревно, и щепу, и хворостину. Всему, что носится по Ильменю, только бы попасть поближе к Волховскому истоку. Волхов к себе и лодку подтащит и плот украдет, – что ни дай, со всем справится. Коль не поймают в Городе, так сплавит в озеро Нево. Он сильный, Волхов.
По озерным берегам Волховского истока новгородцы держали большие, тянувшиеся на несколько верст лесные склады. Древесина сплавлялась по речкам и рекам, о которых было помянуто, и плотами перегонялась через озеро. У истока шел торг и дровами, и деловым бревном для построек, и сухим, выдержанным под навесами лесом для поделок. Покупатели скатывали лес в воду и гнали в Город плотами.
С началом сумерек присланные от новгородского земского войска люди спешно вязали плоты. Небольшие: аршин восемь или десять в длину, аршина четыре в ширину. На плоты грузили смешанную с пылкими липовыми лутошками солому и заливали смесью жира, сала, дегтя и серы. Плотовщики собрались из опытных рыболовов и судовщиков, опытных пловцов, которых не сразу утопишь и с камнем на шее. Они оставляли на берегу всю одежду и, чтобы не чувствовать холода, натирали нагие тела сырым бараньим салом.
Тем же временем нурманнские и княжеские дозорные, охранявшие городской тын с полевой стороны, разглядывали, как с подходом ночи к стенам приближались земские. Не собиралось ли недобитое новгородское войско напасть в потемках? Нурманны накидали во рвы зажженных факелов, отогнали стрелами и пращами дерзких смельчаков. Смеркалось. В поле нестройно покричали: «На слом, на слом!» – но не шли.
Ставровы дружинники вслепую побросали в темноту из городских камнеметов и самострелов камни и дротики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153