Так что бери ноги в руки, маленький ослик в доспехах, и – вперед!
Аристон улыбнулся:
– Ты все правильно сказал. Только пойдем со мной. Я заведу разговор, а ты будешь меня поддерживать. Сделай это ради твоего же блага! Помоги мне немножко, хорошо, Орхомен? Я так боюсь Теламона, что у меня все вылетит из головы, и…
– Ну, ладно, – согласился Орхомен.
Теламон спокойно и внимательно выслушал их. Дело в том, что Орхомен вмешался в разговор, не дожидаясь, пока Аристон все испортит своим невнятным бормотанием и неубедительными доводами. Орхомен говорил горячо, даже страстно. Теламон долго, не торопясь разглядывал высокую стену дыма и пламени, надвигавшуюся на них. Его обуревали сложные, горькие чувства. Прежде всего, ни исход войны, ни судьба окружающих и даже любимой Спарты уже не волновали Теламона. Вдобавок он был разъярен тем, что ему приходится принимать решение, от которого будет зависеть жизнь стольких людей, а между тем у него нет на это полномочий, ведь более молодые воины передали ему командование просто из вежливости, из уважения к его сединам. И третьим обстоятельством, смущавшим Теламона, было то, что, если он примет неправильное решение, эта ошибка навеки подорвет его репутацию, даже если к тому времени его уже не будет в живых. А, кроме репутации удачливого полководца, у Теламона ничего не осталось. Он взвесил все «за» и «против» и подумал, что лучше уклониться от принятия решения. Лучше предоставить это богам. Теламон поднял голову и громко произнес:
– Позовите жреца!
Аристон взглянул на Орхомена. Бывший илиарх дрожал мелкой дрожью. На глазах у него выступили слезы. Но Аристон сразу понял, что Орхомен с трудом сдерживает смех, за которым скрывается жуткая ярость.
Аристон тронул его за руку.
– Можно нам удалиться, ore… мой командир? – спросил он.
– Конечно-конечно, – сказал Теламон. – Кстати, что такое с твоим другом? Говори, гоплит! Что с тобой происходит?
– М-м… потроха вдруг заболели, великий стратег, – вымолвил Орхомен с постной миной. – Пройдет!
– Особенно если ты неделю воздержишься от вина, – посоветовал Теламон.
– Береги здоровье, солдат! Мне сейчас больные ни к чему. Можете идти, оба!
– Орхомен! – воскликнул Аристон. – Неужели обязательно было так говорить?.. «Потроха заболели…» Как раз в тот момент, когда он послал за…
– Жрецом. Предсказателем. А точнее, за тем, кто копается в потрохах. Выходит, теперь жизнь нескольких сотен людей зависит от того, что какой-то старый болван разглядит в куриных потрохах?! О Аристон, Аристон! Это все Аристофан, а не Еврипид или Софокл… Жизнь – непристойный фарс, а вовсе не трагедия! Значит, нам теперь надо спокойно ждать, пока седобородый осел в доспехах и напыщенный идиот покопаются в скользких кишках белоснежного петуха? А затем, во исполнение воли богов, явленной в чудесных знамениях, – я прямо слышу, как ухает афинская сова! – мы сядем и будем дожидаться своей кончины?!
– Может, и нет, – сказал Аристон. – Может, он решит, что знаки не благоприятствуют…
– Нет, Аристон. Прекрасный Аристон. Прекрасный, прекрасный отцеубийца! Боги обожают кровь. Неужели ты этого до сих пор не понял?
– Я больше не верю в богов, – сказал Аристон.
– Я тоже. Но нечто, некая сила все равно обожает кровь. Боль – самый главный принцип существования Вселенной. Второй принцип – страх. Похоть – третий. За ней идут сумасшествие и смерть. Разве ты не доказал это, к вящему своему удовольствию? К моему, по крайней мере, доказал. А коли так, то да здравствует мудрость, чудесным образом заключенная в куриных потрохах! О кишки священного петуха, способные вышибить дух из четырехсот мужчин! Почему…
– Ты не прав, – сказал Аристон. – Ведь…
– Ты так думаешь? – перебил его Орхомен. – Ну, ничего, погоди!
И Орхомен не ошибся. Теламон действительно приказал им оставаться на месте. Он сделал это под предлогом защиты колодца, единственного источника питьевой воды на острове. Сей совет дал ему знаток куриных потрохов. Так что теперь, что бы ни случилось, благородный Теламон мог свалить свою неудачу на богов.
Разумеется, исход войны не зависел от того, сразу они уйдут с острова или нет. На самом деле заминка, вызванная предрассудками Теламона, не оказала никакого влияния на сражение, завязавшееся на Сфактерии. Вполне естественно, афинский военачальник Демосфен быстро подтянул войска к острову, воспользовавшись дымовой завесой и тем, что боги устранили на его пути все препятствия, – ибо пожар начался совершенно случайно, от искры, вылетевшей из костра афинян, когда они готовили походную еду. Демосфен ужасно боялся сражаться в зарослях кустарника или в лесу, поскольку однажды на северо-западе Этолии спартанцы наголову разбили его войско в лесной чаще. Расчистив себе путь, он приготовился немедленно выступить.
Однако в самый последний момент выступление задержалось из-за приезда кожевника Клеона, которому стратег Никий передал командование войском. Стратег желал заткнуть болтуну рот. Клеон хвастался, что, возглавив армию, он за двадцать дней захватит Пилус и Сфактерию и вернется обратно в Афины.
Поэтому чопорный аристократ Никий снял с себя регалии и протянул их кожевнику.
– Сделай, если умеешь, – сказал он.
Клеон на протяжении всего заседания экклесии пытался уклониться от петли, в которую сам добровольно засунул голову. Но, поняв, что отвертеться не удастся и народ с явным наслаждением ждет его позора, он вдруг изъяв!:! ч готовность и с удивительной охотой принял на себя коман дование флотом. Теперь он прибыл на место, и Демосфен, знаток своего дела, совсем приуныл… но затем хитроумный Клеон прямо заявил ему, что не собирается вмешиваться в дела, в которых он чувствует себя полнейшим профаном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162