– Но еще я знаю людей.
– То есть? – не понял Орхомен.
– Ты добрый илиарх, не такой… твердокаменный, каким хочешь казаться. Этот закон… Что он на самом деле означает? Мы рабы и не в силах что-то переменить. Однако каждый год эфоры официально объявляют нам войну, словно мы вражеский полис…
– Вы относитесь к нам крайне враждебно, – сказал Орхомен.
– Но довели-то нас до этого вы! – спокойно возразил Тал. – Ибо не хотите понять, что человека нельзя держать в повиновении при помощи кнута.
– А как можно? – спросил Орхомен.
– Я думаю, любовью, – сказал Тал. – Но точно не знаю. Пока что ни в одном полисе люди не поумнели настолько, чтобы попробовать.
– Тал-философ! – насмешливо фыркнул Орхомен. Но издевка была притворной. Тал видел, что, невзирая на свой тон, илиарх заинтригован.
– В каком-то смысле – да, – сказал Тал. – Возьми хотя бы этот закон, илиарх. Разве он не служит невольным подтверждением вашей неправоты?
– Собака! – взревел Орхомен. – Да я тебя… Но голубые глаза Тала требовательно впились в лицо илиарха.
– Почему ты не хочешь выслушать, господин? – сказал он. – Ты же знаешь, что тебе представилась бесценная возможность. Поговорить свободно, начистоту всегда очень важно. Это больно, потому что, когда человека заставляют думать, ему больнее всего. Но я научился сносить сию боль. И теперь, даже в моем грязном рубище и в собачьей шапке, я остаюсь человеком.
– А я, значит, осел в доспехах? – спросил Орхомен. Слишком быстро родилась у него эта мысль. Тал понял, что он не раз думал о таких вещах, сидя в одиночестве.
– Если бы мне так казалось, – мягко ответил он, – то я не тратил бы на тебя слова, илиарх. Я вижу в твоем лице ум, а в глазах – гуманность. Вот почему – прости за откровенность – мне тебя жалко, мой господин.
– Тебе меня жалко? – только и смог прошептать Орхо-мен. – Тебе, илот, жалко МЕНЯ?
– Да, – кивнул Тал, – ведь, обладая двумя этими качествами, умом и гуманностью, ты вынужден оставаться спартанцем.
Орхомен выронил табличку и выхватил из ножен кинжал, который сверкнул на солнце. Тал не пошевелился. Он спокойно сидел и улыбался спартанцу. И даже не взглянул на высоко занесенное блестящее лезвие. Похоже, он знал, что кинжал так и застынет в воздухе. Илиарх посмотрел на него в упор, но Тал не опустил взора. Наоборот, это Орхомен не выдержал, и его суровые глаза забегали по сторонам, столкнувшись с непробиваемым спокойствием илота.
– Ты знаешь, что я могу тебя убить, собака? – чуть ли не восхищенно воскликнул Орхомен.
– Я знаю, что тебе это дозволено, – ответил Тал.
– Что ты имеешь в виду?
– Ваш пресловутый закон. Эфоры ежегодно объявляют нам войну, и молодые парни из криптеи могут безнаказанно убивать илотов. Это, как я уже говорил, само по себе является признанием вашей вины. Ибо если бы вы считали себя правыми, то убивали бы нас, не заручившись заранее формальными оправданиями. Но есть огромная разница между «можно» и «могу», мой молодой господин. Тебе можно убить меня кинжалом, который ты держишь в руке. Только ты не сможешь.
– Почему не смогу? – огрызнулся Орхомен. Тал опять улыбнулся:
– Потому что ты – это ты. Так что засунь в ножны свою глупую, жестокую игрушку, сын мой, и сядь. Перестань изображать из себя кого-то другого… осла в доспехах – благодарю тебя за это выражение! – и становись таким, какой ты есть на самом деле, каким ты должен стать: гуманным и добрым.
Орхомен потрясенно глядел на Тала. В его мозгу, душе, сердце шла жесточайшая борьба. Он такого еще ни разу в жизни не испытывал. Орхомена так и подмывало убить этого странного, властного бородача и освободиться от противоречивых чувств, захлестнувших его. Он подозревал, что, если этого не сделать, вся его жизнь пойдет вкривь и вкось. Единственной загвоздкой в выполнении этого элементарно простого решения было то, что Тал оказался прав. Орхомен не мог его убить.
Орхомен медленно засунул кинжал в ножны.
– Вы нас боитесь, – сурово произнес Тал. – И причина страха в том, что вы сознаете, насколько несправедливо взвалили на нас бремя рабства. Вот почему я изменил свое имя. Мне хочется жить, и я решил, что мудрее будет назваться Страдальцем, а не Пламенным, Флогием.
– Но в душе ты все равно остался Флогием, – сказал Орхомен. – И это имя намекает не только на цвет твоих волос. Тал означает «тот, кто страдает». Ха! Нет, ты других заставляешь страдать. Рыжебородый! И сдается мне, илоты обрели в твоем лице вожака, хотя для этого им нужно как-то возвыситься над собой. Ведь твои речи не имеют ничего общего с их животным мычанием, ты совсем не похож на илота. У тебя слишком белая кожа, а волосы и глаза как у северных варваров. Да и держишься ты…
Тал пожал плечами.
– Судьба переменчива, мой молодой господин, – сказал он. – Моя судьба менялась несколько раз. Некогда я был «ослом в доспехах» и охранял царя Македонии. Это, как и здесь, означает, что я высокого происхождения. Но я был Флогием, Пламенным. И убил приятеля в бессмысленной пьяной драке из-за какой-то шлюхи из притона. Мне пришлось убежать во Фракию. Но фракийцы не любят македонян, и они продали меня в рабство к афинянам, да благословят их боги!
Глаза Орхомена сурово заплясали.
– Ты предпочитаешь нас афинянам? – воскликнул он.
– Да, сын мой, – чистосердечно ответил Тал. – О, я знаю, что они изнежены, безнадежно продажны, ленивы и болтливы, но…
– Но что? – поджал губы Орхомен.
– Они свободные люди. Самые свободные, какие только жили на земле.
– А мы? – прошептал Орхомен.
– Вы рабы. Рабы даже по сравнению с нами, которых вы поработили. Вы рабы ежечасной необходимости держать нас в повиновении, необходимости подавлять периэков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162