Иалканидзе на цыпочках крался вверх по лестнице, все время держа разбойника на мушке. Когда Квалтава предстал перед ним во весь рост, он опустил револьвер и сунул его за пояс.
У Квалтава подгибались ноги, и он опускался на пол. Едва отдышавшись, открыл глаза.
– 0-х-х! – прохрипел он. – Дата-батоно, скажи, ты не знал об этом?.. Правду скажи, не знал?..
– Не знал!– сказал Туташхиа.
Побелевшие губы Квалтава растянулись в улыбке. Он упал навзничь, маузер выскользнул из рук, и слышно было, как шлепнулся в зале на пол.
Соскользнул со стула и грохнулся о пол труп Чочиа.
Туташхиа стоял на пороге, подпирая плечом косяк двери, и смотрел вниз, в зал. Иалканидзе отпустило напряжение, слабость разлилась по телу, он присел на верхней ступеньке лестницы, прислонясь спиной к стене, и уставился в потолок.
Стояла тяжелая тишина.
В конюшне заржала лошадь, и снова все стихло.
Из кухни донесся шорох.
– Не бойся, Закариа, выходи! – Только сейчас Иалканидзе вспомнил о поваре.
Закарий выглянул из оконца кухни, ступил на порог, оглядел зал и поднял глаза на балкон.
– Поднимись сюда, слышишь? – позвал Иалканидзе.
Повар оторвался от порога, сделал несколько быстрых шагов по залу и замер на его середине, созерцая трупы. Еще несколько шагов, и он достиг лестницы. Ему осталось до балкона всего несколько ступенек, когда он увидел лежащего навзничь Квалтава и снова оцепенел. Он был весь в муке, и Бикентий понял, что после первого же выстрела Закарий укрылся в кладовой среди мешков с мукой.
– Бикентий! Сколько трупов... – пролепетал повар. – И все наши?
Туташхиа улыбнулся и вернулся в комнату.
– Нет, не все. Половина – твоего батюшки Дмитрия,– ответил Иалканидзе. – Пока я спущусь в долину к приставу, пока оттуда явится полиция, пройдет не меньше трех дней, и от них дух пойдет. Нужно их похоронить. Возьми лопату и вырой могилу, чтобы всех троих уместить. А я отправлюсь на заре. Но похоронить их надо прежде, чем я уйду.
Закариа пошел вниз, о чем-то размышляя, и уже из зала крикнул Бикентию:
– Я что придумал... У тебя Александр копает яму для нужника, наполовину уже вырыл... Вот она как раз на троих в самую пору будет.
Мысль пришлась Иалканидзе по душе.
Туташхиа всю ночь вертелся и заснул лишь под утро. А заснул– так сны пошли один тревожней другого. Во всех снах бродил один и тот же человек, весь покрытый волосами. Он держал кувшин с отравленным вином и всех поил, но одни умирали, а другие нет. Когда Иалканидзе разбудил его, солнце стояло уже высоко. Стол был щедро накрыт. Только за завтраком Туташхиа заметил старые вещи, сушатся па солнышке.
– Думаешь, посадят? – спросил он. – Тюремные доспехи проветриваешь?
– Опять куда-то бежать, к черту на рога. Надоело мотаться по белу свету. Сяду, посижу, отпустят – куда им деться?
Уже солнце спускалось, когда приятели остановились на развилке двух дорог.
– Как хочешь, но я передам туда, пусть как подобает встретят. Больше месяца продержат– получишь деньги.
– Деньги у меня есть.
Иалканидзе долго смотрел на молчавшего приятеля, и вдруг перехватило горло... В протоколе его допроса было записано: «Сердце мне подсказало, что я вижу его в последний раз».
– И скажи на милость, какая муха меня укусила,– проговорил Иалканидзе. – Не было бы ничего, если б тебя не увидал. А увидал – и натворил делов... Не могу толком объяснить... Понимаешь, при тебе всегда хочется что-то необыкновенное сотворить... Это на всякого нападает, кто с тобой рядом очутился. И что в тебе такого замешано....
Иалканидзе свернул направо, а Туташхиа пошел вниз по Ингури. Там, в долине, были у него дела. Оп менял лошадей. То на своем коне ехал, то на жеребце, которого привел Биляль.
Оставив Зугдиди по левую руку, он вышел на дорогу, ведущую в Самурзакано, и в полночь бросил камешек в окно Ноко Басилая.
Соседские собаки на той стороне улицы подняли лап, предупреждая хозяев, что пожаловал чужой. Набросив па плечи архалук, Ноко Басилая вышел встретить гостя.
– Пришел?..
– Здравствуй, Ноко! Есть у тебя кот? – спросил абраг.
– Есть.
– А мешок у тебя небольшой найдется? Сунь в него кота и принеси сюда. И еще возьми палку с аршин длиной или чуть поменьше, остругай с одного конца, да поострее, и тоже сюда принеси. Кот твой вернется к тебе этой же ночью... Да! Привяжи ему к лапе бечевку с локоть длиной!
Собаки уже совсем остервенели, и все же слух Туташхиа уловил, как скрипнула дверь в домишке Мосе Джагалия, абраг прижался к забору – там, где было потемнее. Мосе Джагалия полз на карачках прямо к нему, ему и в голову не приходило, что за ним следят. Собаки, пораженные странным поведением хозяина, разом умолкли.
– Мосе, если ты пес, почему не лаешь, а если человек – почему на четвереньках?– спросил Туташхиа, подпустив Мосе почти к своим ногам.
Джагалия молчал – куда теперь деваться?
– Ты вроде в конюхах служил, Мосе-батоно? – спросил Туташхиа.
Джагалия долго не мог сообразить, смеется над ним абраг или нет, и вообще, к чему ему это. Ничего путного в голову ему не пришло.
– Да, я семнадцать лет у Дгебуадзе конюхом прослужил,– предпочел он сказать правду.
Выйдя из укрытия, Туташхиа вскочил на забор и устроился поудобнее.
– Ну, раз так, ты лошадей знаешь. А теперь поднимись, дружок, и подойди поближе. Дело у меня к тебе есть. Я – Дата Туташхиа.
У Джагалия чуть сердце не разорвалось, но делать нечего,, подошел, и вовсе оробев.
– Я коня привел. Такого другого коня во всей Грузии не сыщешь, а за ним нужен уход, хорошие руки, умелые. Вот тебе двадцать пять рублей... бери!
То ли сон, то ли обман, то ли ловушка... Джагалия уже прощался с детьми, внуками и всей родней, но руку все же протянул и, почувствовав, как деньги оттянули карман, подумал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71