Несеви знал наизусть очень много стихов. Он держал в памяти все лучшие образцы восточной поэзии, и ему не было равных среди всех любителей поэзии в Хорезме. Несеви по мудрой скромности не любил этим хвастаться, но про себя гордился все же тем, что при желании может вспомнить и прочитать не меньше ста тысяч стихов.
Такой тонкий и наблюдательный знаток не мог хотя бы и по отрывкам не распознать в Шота Руставели великого поэта. Он позвал к себе Торели, горячо похвалил его за усердные труды и вдруг сделал неожиданное предложение:
– Моему сердцу, уму и слуху весьма любезны стихи главнейшего поэта Грузии Руставели. Похвальны твои попытки перевести его стихи на персидский язык. Но одному тебе не справиться с такой задачей, ибо персидский язык все же для тебя чужой. Было бы жалко, если бы такие мудрые, сладкозвучные стихи читали одни грузины, а для других народов они были бы недоступны. Я с радостью взялся бы за перевод поэмы, но я не знаю грузинского языка. Если мы возьмемся за дело вместе, если ты будешь толковать и разъяснять мне каждое слово и все его различные значения, а также символику некоторых слов, их оттенки, а я буду все это перекладывать на персидский язык, то вдвоем мы сможем перевести замечательное творение вашего поэта, которому, я убежден, суждено бессмертие в грядущих веках.
– Вы не могли дать мне поручения более приятного! Что может быть радостнее и почетнее! Я не буду спать ночей, я разъясню и растолкую вам каждое слово в отдельности, я донесу до вашего слуха особенное звучание каждого слова и их музыку, когда они соседствуют и сочетаются одно с другим. Для этого я буду читать вам поэму по-грузински и даже петь ее. Я употреблю все свои способности, приложу все усилия, чтобы облегчить ваш благородный труд. Поверьте, для меня нет и не может быть более радостного поручения.
Несеви растрогался, ему передалось волнение поэта.
– Лучше бы не читать мне историю, которую ты написал. Я считал тебя варваром и представителем варваров, этаким народным сказителем диких скотоводов. Теперь же, когда по твоим запискам я наконец узнал Грузию, я понял, что мы напали на просвещенное и прекрасное государство. Я понял, что беда обрушилась не на кочевников, не знающих своей истории, а на культурный народ, и мне стало больно за его судьбу.
Я снова вспомнил свою родину, разоренную варварами-монголами. Пожалев себя, я теперь не могу не жалеть и тебя, поэта Торели. Как поэт, ты, вероятно, острее и больнее других переживаешь унижение и оскорбление родины.
Торели закрыл глаза.
– Но крепись. Ваш поэт, которого мы собираемся переводить, сказал, что в несчастье надо крепиться. Ты должен привыкнуть к тому, с чем труднее всего свыкнуться, – к падению и, может быть, даже уничтожению родной страны. Постоянно, как я уже однажды говорил, вращается колесо судьбы. Теперь восходит солнце Хорезма, солнце его величия, наше солнце. Судьба столкнула две наши страны. Одна из них должна погибнуть – таков закон. Так установлено творцом: человек пожирает человека, зверь – зверя и птица птицу. Дерево и то не дает расти вокруг себя слабеньким молодым деревцам. Оно топит их в своей тени, заглушает и губит.
Человек угнетает другого человека, а народ угнетает народ. Побеждает, остается жить и процветать сильный, а погибает и уходит с арены жизни тот, кто слаб.
– За что же такое несчастье моей стране? Главное несчастье в том, что теперь, когда Восток закипел и огненные бури налетели на Грузию, во главе нашего народа стоит не сильный и смелый воин, не твердый и мудрый государь, но слабая, воспитанная в неге и холе женщина. Она не в состоянии укротить раздор вельмож, она не может собрать все силы Грузии в один кулак и привести их в действие против захватчиков.
– И это судьба, дорогой Турман Торели. Когда бог отказывается от какого-нибудь человека и хочет его наказать, он отнимает у него разум. Когда бог отказывается от целого народа и хочет его наказать, он сначала посылает ему робкого и безвольного венценосца.
Так же получилось и с Хорезмом. Ни в какие времена Хорезму так не нужен был решительный, сильный и смелый государь, как во времена нашествия Чингисхана. Но бог устроил так, что именно в это время, как раз к моменту нашествия, нами правил самый изнеженный, самый утонченный, но и самый безвольный венценосец из всех, которые когда-либо правили в Хорезме.
Хорезмшах Мухаммед, отец нашего доблестного Джелал-эд-Дина, не мог сравниться со стремительным, как молния, мудрым, как змея, и сильным, как орел, Чингисханом. Он не мог противостоять ему, не смог поднять весь народ и сплотить его, не смог возглавить даже те войска, которые у него были. Он безропотно покорился приговору судьбы в лице монголов, бросил на произвол судьбы богатую и могущественную страну, а сам где-то на пустынном острове, среди Каспийского моря, отдал богу смятенную душу.
Бог, наградив нас таким государем в самое роковое время, вложил победу в руки Чингисхана. Он захотел наказать нас за наши грехи, за наше маловерие и наказал.
Это он же устроил, чтобы Мухаммед завещал свое правление наиболее слабому и безвольному из своих сыновей. Несчастный хорезмшах выбрал в наследники ничтожного Оглазхана, отстранив от государственных дел и от управления народом сильного и отважного Джелал-эд-Дина. Получилось, что он погубил и себя, и сына, и государство.
Да, таков закон. Он непреложен. Сначала наше государство пало его жертвой, теперь очередь дошла до вас, ибо непрестанно вращается колесо судьбы. Вот и вам в это тяжелое, роковое для Грузии время нужен был бы, как никогда, мужественный и умный человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140