Время от времени Павлиа перегоняли всадники, торопившие коней. Наверное, это были разведчики, скакавшие доложить о продвижении неприятеля к столице.
Затихало цоканье копыт, растекалась и оседала пыль, поднятая ошалелым всадником, и вновь воцарялась тягостная, обреченная тишина.
Павлиа хлестал мула кнутом, понукал его. Нужно было во что бы то ни стало добраться до Тбилиси, пока не смыла с лица земли катящаяся волна неприятельских войск. Если даже враги подойдут к столице с другой стороны, как проедешь тогда в осажденный город. Тогда и птице не пролететь, а не то что пробраться калеке-книжнику.
С сумой за плечами слуга бежал вслед за мулом, иногда перегоняя его, иногда погоняя сзади длинным гибким прутом. Наконец показались крепостные стены Тбилиси.
Как Павлиа и предполагал, попасть в город было не так-то просто. Все ворота Тбилиси были крепко заперты, город, превратившийся в военный лагерь, никого не впускал внутрь городских стен, никого не выпускал оттуда. Павлиа и так и сяк крутился перед железными воротами, стучал по ним палкой с серебряным набалдашником, сердито кричал, призывая стражников открыть ворота, со слезами умолял их. Стражники, стоя на стене, только посмеивались над странным толстым монахом, над его беспомощностью и даже над его мулом. Они махали ему рукой, показывая вдаль. Это значило, чтобы он поскорее убирался отсюда.
Но Павлиа не отступал. Его упрямство надоело стражникам, и они доложили о нем начальнику крепости. Начальником Тбилисской крепости был назначен Гочи Мухасдзе. Он вышел из крепостной башни, сразу узнал, что это не кто иной, как шурин его друга Торели, и приказал открыть ворота. Мул Павлиа затрусил по притихшим перед бурей улочкам Тбилиси.
Орды Чингисхана, нахлынувшие на Хорезмийское царство, опустошили страну. Как подрубленные деревья, пали большие цветущие города. От неприступных крепостей остались одни груды камня, сотни тысяч невинных людей были умерщвлены без всякой пощады и жалости.
Все это видел своими глазами султан Джелал-эд-Дин, все это видел и его секретарь Мохаммед-эн-Несеви. Но все же самую острую боль Мохаммед испытал при разорении и уничтожении его родного города Неса.
В этом городе у Мохаммеда погибло много близких, родственников и друзей. Там он потерял свое богатство. Но не при воспоминании о богатстве или даже друзьях больнее всего сжималось сердце Мохаммеда. Просвещеннейшему человеку города и целого царства, ему больнее всего было при воспоминании о погибшей библиотеке, которую он собирал в течение десятилетий со старанием и любовью.
Книгочий и мудрец Мохаммед-эн-Несеви поступил на службу к султану по своему желанию, потому что не было на хорезмийской земле другого человека, на которого можно было бы возложить надежды. Мохаммед понимал, что только Джелал-эд-Дин способен противостоять орде и, может быть, даже победить Чингисхана. А если так, то он один есть достойнейший наследник хорезмийского престола.
Мохаммед боготворил отважного, отмеченного личной храбростью султана. Он был очарован последовательностью, крепостью идеи, несгибаемой волей. Мохаммеду казалось, что сам аллах послал Джелал-эд-Дина, дабы объединить и укрепить мусульман и тем самым остановить монголов. Когда Несеви смотрел на Джелал-эд-Дина, ему верилось, что черные дни пройдут и что опять засияет звезда ислама и начнется новая, счастливая эра. Несеви был как бы ослеплен этой верой. Каждый шаг султана, каждое его решение казались предопределенными свыше, благословлены аллахом и вдохновлены им.
Мохаммед верно служил своему властелину. Он не жалел сил, умения, и поэтому в диване Джелад-эд-Дина царил образцовый порядок.
Но все же султанская канцелярия была не главным делом для Несеви. Своей самой святой обязанностью, своим самым главным делом, своим назначением в этой жизни и оправданием своего существования на земле Мохаммед-эн-Несеви считал другое. Он писал летопись жизни султана Джелал-эд-Дина, его деяний и подвигов.
Султан, которому было отнюдь не чуждо честолюбие, всячески поощрял своего секретаря. Он подолгу, щедро беседовал с ним, рассказывал о себе, делился мыслями, а главное, не скупился на золото и на прочие султанские милости.
Замысел был богат и обширен. Несеви хотел рассказать не только историю Хорезма и его властителей, не только жизнь и поступки доблестного султана.
Идя сквозь жизнь, султан невольно соприкасался с другими народами, а подчас решал их судьбу. Чтобы рассказ о Джелал-эд-Дине был полным, летописец намеревался описать историю и географию всех народов, с которыми судьба так или иначе связала великого Джелал-эд-Дина. Среди этих народов иные были врагами Джелал-эд-Дина и его исторической миссии, иные были друзьями, иные трепетали, не враждуя, но и не любя. Но все же история каждого народа, каждой страны пересекалась с историей Джелал-эд-Дина.
Летописец считал, что потомки, которым придется изучать жизнь султана, должны будут иметь представление о тех народах и государствах, с которыми соприкасался султан.
Один человек, как бы он ни был мудр, справиться с такой задачей не мог. Поэтому Несеви имел в своем распоряжении целый отдел, в котором трудились книжники тех народов, история которых интересовала султанова летописца. Несеви держал здесь монгола и уйгура, индийца и адарбадаганца, перса и туркмена. Все они в разное время попали в плен к Джелал-эд-Дину и теперь находились на положении рабов в руках Несеви. По его заданию и под его ежедневным наблюдением они писали историю и географию своих стран.
Эти рабы, эти помощники султанова секретаря жили, конечно, лучше других рабов, они не могли сетовать и жаловаться на свою судьбу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140