– Ну пошел, идет и раз: на руку посмотрел. Нет… (Пауза) Да! Вспомнил. Ну, мужик в холодильник, достает колбасу, сыр там, хлеб и булку! (Торжественно) Поллитра! Водку, значит, выпил! И пошел на улицу. Идет и на руку смотрит… (Пауза) Навстречу ему парень идет и закурить спрашивает… Нет! Во! Вспомнил! Мужик часы то дома забыл! А навстречу парень идет! А часов-то нет! Парень спрашивает закурить и сам на часы смотрит и спрашивает: Сколько времени? А мужик на руку посмотрел (часов то нет!) А парень то все понял и убежал. А мужик за ним, значит… (Пауза) Да! И часы-то отобрал и домой пошел. А уже ночь, значит, темно.
Пошел домой – жена спрашивает: Где часы? А мужик говорит: Вот они. А жена тогда и говорит: Эх ты, вот часы-то на столе лежат!
– Ты свои масонские анекдотики брось! – хмуро ответил Иван.
– Нет, я просто забыл немного! Я ещё один вспомнил.
– Нет, уж хватит. Включай свой телевизор лучше.
Валера включил свой телевизор.
– Какую программу?
– Откуда я знаю какую программу? Включай, посмотрим.

Дорогие товарищи! Сегодня в нашей программе вечер одноактных пьес из античной жизни по мотивам произведений Жана Расина, Освальда Штенглера и других.
Титр:

ИППОЛИТ
(по мотивам произведений Ж.Расина)

На сцене сидит убеленный сединой старец, листает какие-то пергаменты. Вбегает юноша с совершенно перекошенной мордой и скрежечет зубами.
СТАРЕЦ (грустно и вальяжно): Ты кто, о отрок?
ЮНОША (с пеной у рта): Я дикий Ипполит!
Иван и валера задумчиво глядят на экран.
– Не понял! – наконец говорит Иван.
Валера поскреб затылок и вздохнул.
– Это типа юмора, что ли? – спросил Иван.
– Из античной жизни, – равнодушно пояснил Валера, не нашедший драму чем либо необычной. На экране телевизора новый титр:

ЗАКАТ ЕВРОПЫ
(по мотивам произведений О.Штенглера)

На сцене две колонны, два фикуса, две двери. Из одной двери, в ванную, опрометью, босой и вообще только кое-где изящно задрапированный выбегает Архимед.
АРХИМЕД (свежо, молодо, как типичный представитель начала цивилизации, очень вдохновенно): Эврика!
Из другой комнаты выходит Андрей Филлипов, грязный, постаревший, хоть и моложе Архимеда лет на двадцать, сгорбившись, в обтруханных штанах, с сеткой пустых бутылок – видно шел сдавать, да заплутал.
АНДРЕЙ ФИЛЛИПОВ (с мудрой горечью представителя заката цивилизации): Хуеврика!
Все происходит мгновенно, вся драма занимает пять секунд, то есть лучше писать так:
АРХИМЕД: Эврика!
АНДРЕЙ ФИЛЛИПОВ: Хуеврика!
(занавес)


Иван вскочил как ошпаренный:
– Ты слыхал?
– Чего?
Иван подумал и дико рассмеялся:
– Ты знаешь, как мне показалось он сказал?
– Как?
– «Хуеврика».
– Дык он так и сказал, – спокойно ответил Валера.
– Ты что, чекнулся, что-ли?
– А теперь часто такое по телевизору – перестройка.
– Какое «такое»?
– Вот на днях семихуев показывали.
– Кого?!
– В Африке зверь такой – осьминогий семихуй.
– Да ты совсем охуел от своей браги! Свинтился! Давай, переключай, хватит на эту мудотень масонскую смотреть.
Валера переключил телевизор на другую программу, стал разливать брагу.

АЛЕКСАНДР ЖЕГУЛЕВ

Так было и с Сашей Погодиным, юношей
красивым и чистым, избрала его жизнь
на утоление страстей и мук своих…
Печальный и нежный, любимый всеми,
был испит он до дна души своей… был
он похоронен со злодеями и убийцами.
Л. Андреев

… но когда стемнело, Саше стало совсем невмоготу смотреть на далекое зарево городских огней.
Глаза его слезились от фар редко проезжавших машин и ещё от того, что произошло только несколько часов назад, как он поцеловал – может в последний раз! – юную жену и чистого безмятежного младенца.
«Нет, – в который раз он до крови стискивал зубы, – так надо!». «А зачем?» – снова обволакивала его паутина неуверенности, неоднозначности и главное, сильной поганости избранной им судьбы.
«А почему?» – снова поднимал он прекрасное лицо к небу и звезды мерцали ему: доля такая.
«Какая доля? Бедовая доля?»
«Нет, просто: доля такая.»
Машины совсем уже перестали проезжать; Саша выбрался из канавы на шоссе и, теребя руками перочинный нож, двинулся во тьму. Со стороны города послышалось ритмичное повизгивание и замерцал огонек: приближался почтальон на велосипеде. Это была удача.
– Стой, почтальон, – изнемогающим голосом сказал Саша, доживая последние секунды перелома, – остановись, пора…
Александр почувствовал, что нож, руки и язык отказывают ему.
– Чего? – отозвался ошалелый почтальон, ставя ногу с педали на землю. В тот миг Саша выпростал из-под пиджака руку с ножом и несколько раз, как мог глубоко, ударил его. Почтальон побарахтался в своем вилосепеде и с грохотом свалился на асфальт.
«Кровушка невинная пролилась…» – с горечью подумал Саша, сволакивая бездыханное тело под откос.
(Иван недоуменно взглянул на Влеру Маруса, но тот спокойно созерцал демонстрируемое.)
Письма, найденные у почтальона в сумке Александр, какие разорвал и разбросал по шоссе, а какие втоптал каблуками в землю. Завернувшись в ворох реквизированных газет, Саша долго, шумно шелестел как еж и ворочался в сырых кустах не в силах заснуть.
«Ну вот и началось… – думал он и дрожал, – тварь ли дрожащая, или…»

…

Дело пошло быстро и хорошо. К Саше примкнули многие, видно время назрело – его отряд рос как снежный ком, не по дням, а по часам. После удачного налета на пост ГАИ достали оружие, боеприпасы, что позволило значительно расширить объем боевых операций; не принебрегали и мелочами.
И народ любил Сашу, любил и понимал. Понимал тогда, когда отряд взрывал водонапорную башню и рушил мосты, и тогда, когда Александр, плача то жалости расстрелял десяток баб, собирающих на поле картошку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23