Он опять был сильно пьян, но на ногах держался крепко. Он сделал было попытку подойти, но наткнулся на колючую проволоку и остановился.
- Зачем брата посадил? - глухо проговорил он, уставившись на Сергея мутными, недобрыми глазами. - Хитрый! - протяжно добавил он и погрозил пальцем.
- Иди проспись, - посоветовал Сергей. - Смотри, ты себе руку о проволоку раскровенил.
- И все-то вы хи-итрые! - так же протяжно повторил пьяный и вдруг, подавшись корпусом, двинулся так сильно, что проволока затрещала и зазвенела.
Он хрипло крикнул:
- Зачем брата посадил! Лучше отпусти, а то хуже будет!
- Брат твой кулак и вор - туда ему и дорога. Ты будешь вором, и ты сядешь. Пойди спи, - резко ответил Сергей, не спуская глаз с этого остервеневшего человека.
- Брат - вор, а я и вовсе бандит! - дико выкрикнул пьяный, и, схватив с земли тяжелый камень, он что было силы запустил им в Сергея.
- Брось, оставь! - крикнул отклонившийся Сергей.
Но ослепленный злобою, отуманенный водкой человек рванулся к земле, и целый град булыжников полетел в Сергея. Крупный камень ударил ему в плечо, и тут же он услышал, как сзади хрустнули кусты и кто-то негромко вскрикнул.
- Стой!.. Назад... Назад, Алька! - в страхе закричал Сергей, и, вырвав из кармана браунинг, он грохнул по пьяному.
Пьяный выронил камень, погрозил пальцем, крепко выругался и тяжело упал на проволоку.
Сергей обернулся.
Очевидно, что-то случилось, потому что он покачнулся. В одно и то же мгновение он увидел тяжелые плиты тюремных башен, ржавые цепи и смуглое лицо мертвой Марицы. А еще рядом с башнями он увидел сухую колючую траву. И на той траве лицом вниз и с камнем у виска неподвижно лежал всадник "Первого октябрятского отряда мировой революции", такой малыш - Алька.
Сергей рванулся и приподнял Альку. Но Алька не вставал.
- Алька, - почти шепотом попросил Сергей, - ты, пожалуйста, вставай...
Алька молчал.
Тогда Сергей вздрогнул, осторожно положил Альку на руки, не поднимая оброненную фуражку, шатаясь, пошел в гору.
Из-за поворота навстречу выбежала Натка. Была она сегодня такая веселая, черноволосая, без платка, без галстука; подбегая, она раскинула руки и радостно спросила:
- Ну что, заждались? Вот и я. А он уже спит?
- А он, кажется, уже не спит, - как-то по-чужому ответил Сергей и остановился.
И, очевидно, опять что-то случилось, потому что пораженная Натка отступила назад, подошла снова и, заглянув Альке в лицо, вдруг ясно услышала далекую песенку о том, как уплыл голубой кораблик...
На скале, на каменной площадке, высоко над синим морем, вырвали остатками динамита крепкую могилу.
И светлым солнечным утром, когда еще вовсю распевали птицы, когда еще не просохла роса на тенистых полянках парка, весь лагерь пришел провожать Альку.
Что-то там над могилой говорили, кого-то с ненавистью проклинали, в чем-то крепко клялись, но все это плохо слушала Натка.
Она видела Карасикова, который стоял теперь не шелохнувшись, и вспомнила, что отец у Карасикова - шахтер.
Она видела босого, но сегодня подпоясанного и причесанного Гейку и вспомнила, что этот добрый Гейка был когда-то солдатом в арестантских ротах.
Она увидела Владика, бледного и сдержанного настолько, что, казалось, никому нельзя было даже пальцем дотронуться до него сейчас, и подумала, что если когда-нибудь этот Владик по-настоящему вскинет винтовку, то ни пощады, ни промаха от него не будет.
Потом она увидела Сергея. Он стоял неподвижно, как часовой у знамени. И только сейчас Натка разглядела, что лицо его спокойно, почти сурово, что сапоги вычищены, ремень подтянут, и на чистой гимнастерке привинчен военный орден.
Тут Натку тихонько позвали и сказали, что башкирка Эмине бросилась на траву и очень крепко плачет.
Потом все ушли. Остались только Сергей, Гейка, дежурное звено из первого отряда и четверо рабочих.
Они навалили груду тяжелых камней, пробили отверстие, крепко залили цементом, забросали бугор цветами.
И поставили над могилой большой красный флаг.
В тот же день Сергей получил телеграмму. Он зашел к себе и стал собираться. Он уложил весь свой несложный багаж, но когда подошел к письменному столу, чтобы собрать бумагу, то он не нашел там Алькиной фотографии.
Он потер виски, припоминая, не брал ли он ее с собою. Заглянул даже в полевую сумку, но фотографии и там не было.
Голова работала нечетко, мысли как-то сбивались, разбегались, путались, и он не знал, на кого - на себя, на других ли - сердиться.
Он пошел к Натке. Натка укладывалась тоже.
Алькина кровать с белой подушкой, с голубеньким одеялом стояла все еще нетронутой, как будто он бегал где-либо неподалеку, но его любимой картинки с краснозвездным всадником уже не было.
- Завтра я уезжаю, Наташа, - сказал Сергей. - Меня вызвали.
- И я тоже. Мы вместе поедем. Ты пить хочешь? Пей из графина. Теперь вода холодная.
- Да, теперь вода холодная, - машинально повторил Сергей. - Ты у меня не была сегодня, Наташа?
- Нет, не была. А что... Сережа?
- Не знаю я, куда-то Алькина карточка со стола пропала. Может быть, сам сгоряча засунул - не помню. Искал, искал - нету. В Москве у меня еще есть, словно оправдываясь, добавил он. - А здесь больше нету.
В дверь заглянул вожатый Корчаганов, который весь день ловил Натку, чтобы за что-то ее выругать. Но, увидав Сергея, он понял, что сейчас, пожалуй, не время и не место. Он исчез, не сказав ни слова.
Они решили ехать завтра рано утром - машиной до Севастополя и оттуда на поезде в Москву.
В последний раз обходила Натка шумный и отчаянный свой четвертый отряд. Еще не везде смолкли печальные разговоры, еще не у всех остыли заплаканные глаза, а уже исподволь, разбивая тишину, где-то рокотали барабаны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35