.. Убирайтесь к чорту! Да бегом чтобы, а кто отставать будет, вдогонку получит!
- Товарищи! А не постреляете? - робко и недоверчиво переспросил кто-то.
- Постреляем, если долго еще глаза мозолить будете, - крикнул матрос, - ну, раз... два... три! Да живо, сволочи, во всю прыть!..
И когда те кучею понеслись, толкаясь и обгоняя друг друга, приказал:
- А ну-ка, поддайте им пару, ребята! Дай несколько раз поверху... Вот так!... Вот так!.... Ишь как припустилися.
Винтовки, повозки, ящики, свалили в одну кучу. Обложили сеном из тарантасов и подожгли, - чтобы не досталось никому. Костер заполыхал, затрещал по сухому дереву, взметываясь в небо ярко.
- Хвеерверк! - сказал кто-то.
- Люминация... Как в царский день...
- Эк, наяривает, должно в городе видно.
- Пес с ним, что видно. Его, и город бы, да со всех четырех концов!
- Зачем город? Так наш скоро будет! - говорил возбужденный удачей матрос. - Скоро, ребята!
И окрикнул громко:
- Даешь теперь в горы, ребята! Собирайся живей, скоро отряды примчатся и пешие и конные. Гоняться будут со злостью, и день и ночь. Чорт с ними, пускай гоняются... Ведь напоследок!...
XVII.
Темно-синяя ночь спустилась над горами. Не шепчутся деревья в безветренном просторе; не плывут облака по мерцающему огнями небу; замерло все кругом... спит.
Горит костер на лужайке. Не горит, а тлеет, поблескивая угольками, золоченым кругом раскинувшись по отдыхающей земле. Возле него кучкой несколько человек. Говорят негромко, вполголоса, стараясь не нарушить тишину ночи.
- Нет, Егор, нет! Как ты хочешь, а это, брат, лишнее. Баба - она баба и есть... спрос с нее небольшой. Нехорошо ты делаешь, право! Ну что от нее вреда? Нуль! Другое, когда б она тебе сделала что-нибудь. А так...
- Сделала! - коротко и твердо отвечал Егор. - Сделала! - тебе мало, что она офицерова жена? Мало! Ну уж ты, как хочешь, а для меня много. Может быть, по-твоему, если бы я сейчас, при случае, встретил жену нашего заводчика, Карташева... тоже ее пальцем бы тронуть не надо? Да, да!... Ты не перебивай! Тоже тронуть не надо, потому что не она сама, а он с нас за полтинник жилу тянул. А с него кто денег требовал, а за чей счет к ейным именинам там разные ожерелья да черторелья... Ну, так ты и молчи! Одна шайка, одна лавочка была. Все распределено - кому что!
- Смотри! Попадешь и ты когда-нибудь, - вставил кто-то, - ох, взгреют тогда тоже!
- А попаду, милости христа-ради тоже просить не буду! Не думай!
Яшка хлопнул себя по рваным коленям и ответил, усмехаясь:
- Конево дело, он не попросит. Потому, хоть проси, хоть молчи - один каюк!
И добавил уверенно:
- Ни чорта! Теперь недолго. Через недельку и товарищи будут. Все целы останемся.
Сергей почувствовал, что его кто-то тихонько дернул за рукав. Обернувшись, он увидел, что Силантий лежит на спине, уставившись куда-то далеко в небо.
- Ты что? - спросил он, подвигаясь к тому.
Тот поднялся на руку, потом сел, поджав ноги под себя, и сказал, как бы раздумывая, спросить или нет:
- Смеются вот они надо мной... Скажи, парень, как по-твоему, есть бог или нет?
- По-моему нет.
- Нет! А отчего тогда звезды светют? Ну хоть одна какая, а то тыщи звезд и все светют!
- Звезды тут не при чем, дядя Силантий!.. - ответил Сергей, несколько озадаченный такой постановкой вопроса.
- Нет при чем! - убежденно перебил его тот. - При чем! Должен же быть кто-нибудь старшой-то?!
- Его хлебом не корми, только подай ему старшого, - вставил Егор, вот уж правда - кому что!
Дядя Силантий промолчал, потом спросил опять, обращаясь только к Сергею:
- Придут товарищи, может тогда спокой настанет?
- Конечно, настанет, - подтвердил Сергей.
- У меня, парень, хатенка есть... хозяйствишко, баба тоже, и девчонка. Сына-то нет, давно еще помер... А девчонка есть... Такая шустрая Нюркой зовут. Чать повыросла, полгода как не видал.
Он замолчал и долго думал о чем-то, улыбаясь изредка.
Эх, партизан, партизан! Знал ли он, что давно уж прошел по станицам, с черным черепом на трехцветном флаге, особый отряд; что развеялся и пепел от сожженной хатенки, что запорота нагайками баба. Уведена на казенный котел коровенка, и бродит где-то по селам... да и не бродит уж, должно быть, маленькая голубоглазая Нюрка.
Встал матрос и сказал:
- Ну, ребята, полно! смотри-ка, все давно уж дрыхнут.
Поднялся за ним Егор. Разошлись и остальные. Ушел за горы на пост новый часовой. Утихло все. Где-то в темных кустах переливчато журчал ручеек и булькал пузырьками мирно.
Крепко, спокойным сном, окутавшись тишиной, отдыхала земля. Чутко... Тревожно спали люди.
XVIII.
На море, у города, корабли Антанты дымили трубами, ревели сиренами могуче, сверкали огнями ярко. Дни и ночи работали, забирая накипь и хлам революции.
Толпились люди, толкались. Бесконечными вереницами, как потоки мутной, бурливой воды, вливались в обширные трюмы и вздыхали облегченно под защитою молчаливых пушек и бросали взгляды, полные бессильной злобы, страха и тоски, на оставленную ими землю, на восток, где алые зарницы, предвестницы надвигающихся пожаров революции, вспыхивали все ярче и ярче.
Стояли спокойно капитаны на рубках. Глядели с высоты своего величия на встревоженных и мечущихся растерянно, оставляющих свою страну, людей. На десятки тысяч хорошо вооруженных солдат, покидающих почему-то поля сражений; на хаос, на панику, на бессильную горькую ненависть побежденных.
И карандашом по блокнотам складывали и множили что-то, чуть-чуть удивленные, капитаны, прикидывая пачками цифр, точно. Разве мало орудий, патронов, пулеметов и снарядов привозили они?
Росли тогда под привычной рукой колонки; единицы к единицам, нули к нулям... Говорили длинные строчки цифр, ясно и несомненно, предрешая победу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36