Увидела, как побледнел Ионид, а коринфянин сразу умолк. Я попыталась поправить дело, объяснив, что умение слагать гекзаметры – это единственная защита Пифии в случае, если откровение окажется особенно мощным. Но нельзя ли девушке надеть и венец? Он приказал ей надеть его, и разумеется, результат был превыше всякого восхищения. А я подумала, что создание этого венца воплощает различие между эллинами и варварами – эллинское искусство увенчало женщину самым духом золота, а не его материальной субстанцией. Но тут коринфянин испустил восклицание и объяснил, что слышит в атрии голос еще одного своего гостя, и кем же оказался этот гость, как не секретарем Луция Гальбы, который сообщил, что его господин задержался и прибудет позднее. Вернувшись за стол, коринфянин отослал девушку вместе с платьем и венцом, а затем осведомился об успехе нашей поездки. Иониду пришлось признаться, что ее плоды его разочаровали. Коринфянин начал расспрашивать о подробностях, а когда Ионид смущенно открыл, сколько нам не хватает до необходимой суммы, он вскричал:– Этого допустить нельзя!И тут же послал за своими табличками. Что-то написав на них, он отдал их Иониду, чье лицо еще более побледнело, потом вспыхнуло алой краской.– Богоподобно!И в тот же миг совершенно четко я услышала три слова, произнесенные за стеной зала. Да, я уверена, это был отрывок фразы из речи человека, имевшего разумное и полное основание произнести их, не подозревая, как они отзовутся в пиршественном зале.– Это был паромщик.Разумеется, Коринф – место, откуда отплывает паром на этом пути в Дельфы, да и вообще в Коринфе начинаются многие пути, даже путь морем для драхм, отправляемых в Рим. Но эти слова звоном отдались у меня в голове, и я исполнилась страха, как любая крестьянка, которая увидит ворона не по ту руку. Однако Ионид протянул таблички мне, и я увидела, что коринфянин обязался восполнить сумму, необходимую для починки нашей кровли. Ионид был не в силах выразить свой восторг и благодарность и описывал свою неспособность столь изящными словами, что коринфянин, чей живот колыхался от смеха, предложил ему облечь их в гекзаметры. В пиршественном зале речи прятали тайный смысл, точно подземные воды, и ему требовался водознатец с лозой. Он ласкал хорошенькую девушку таким образом, что я сразу распознала в ней купленную рабыню, – ну да разве у такого человека могли быть рабы, рожденные в его доме? У человека без рода и племени? И я ощутила странную ревность, чувствуя, что с подобной красотой нельзя обращаться так небрежно, хотя сама девушка возражать не могла. Тут он отпустил ее, отправил снять роскошный убор.– Македонская работа, – сказал он, – и очень древняя. Говорят, венец принадлежал царской семье еще до времен бога Александра Великого.Я подумала про себя: девушка эта – золото, человеческое золото, превращенное в тонкие, искусно сплетенные нити. Если бы он отдал эту девушку мне, я берегла бы ее пуще родной матери. Но тут доложили о прибытии Луция Гальбы, пропретора Южной Греции, и мы все поднялись на ноги. Он вошел будто порыв бури. Его задержала метель. Дурень, который правил кораблем – не более и не менее как паромщик! – заявил, что не может держать прямо, когда снег залепляет ему глаза и уши, хотя любой человек с суши мог бы сказать ему, что ветер дует с северо-востока и ему нужно следить только за тем, чтобы он бил ему в левую щеку. Тут он опомнился и попросил нас опуститься на ложа. Мы послушались, а паллий в середине зала гремел, а пламя всех факелов плясало. Впрочем, оставался он не очень долго. Был весьма почтителен со мной, если не сказать угодлив. Римляне крайне суеверны и не стесняются это показывать. Но речь не о религиозном благоговении. На него эти западные варвары, по-моему, не способны. Едва ему подали еду и питье, как он разделался с нами залпами кратких обрывистых фраз.– Ты, госпожа, можешь прорицать, где угодно?– Нет, пропретор.– Почему нет?Ионид без запинки вмешался в этот комичный диалог:– Какой оракул способен на такое, пропретор? Ты же не попросишь вашу кумскую Сивиллу покинуть ее пещеру? Или один из дубов Додоны вырвать корни из земли и побежать исполнить твое веление? Разумеется, пропретор может приказать подобное, и, полагаю, дуб, получив надлежащее поощрение, мог бы сделать это, а кроме того, имеются…– Кто он такой?– Я как раз собирался представить их, – сказал коринфянин. – Это Ионид, верховный жрец Аполлона. А это Дельфийская Пифия.– Впервые вижу, чтобы женщина возлежала на ложе, как мужчина, вместо того чтобы сидеть на стуле.– Первая госпожа, – сказал Ионид ледяным голосом, – сама себе закон. И не повинуется никому, кроме бога.– Только не в моей провинции, – сказал Луций Гальба. – Если она не хочет прорицать для меня, это ее дело, но повиноваться мне она будет, как и все вы, остальные греки. А ты… я вспомнил. Ты голубятник.Ионид не побледнел, но я заметила, что вино в чаше, которую он держал, подернулось рябью.– Я польщен твоим вниманием, пропретор.– Оно не угаснет.– Музыка! – сказал коринфянин. – Послушаем музыку. Музыка, что скажете?Голос мальчика, чудесный и чистый, как золото в венце девушки. Его оказалось достаточно, чтобы я заплакала. Однако я справилась со слезами, не желая выказать женскую слабость перед этим грубым варваром. А он умолк и слушал. Песня дозвучала до мелодичного конца. Когда стало ясно, что она завершилась, Луций Гальба кивнул:– Развлекать вы умеете, я этого никогда не отрицал.– Ну а что же ты отрицал? – скромно спросил Ионид. – Скажи нам, пропретор.– Право какого бы то ни было человека заводить крамолу против законного правительства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44