Ведь люди верили не только в Олимпийцев. Иногда казалось, что на каждом углу толпятся спорщики, клянущиеся в подлинности того или иного демона, той или иной панацеи, позволяющей узреть этого демона или, наоборот, не узреть его. Я узнала, что, по слухам, у первой госпожи есть глаза на затылке – буквально так. Говорили, что ее сопровождает целый отряд демонов, чьи приказания она вынуждена исполнять. Дельфы, сказать правду, были навозной кучей всякого вздора. Я отстранялась от всего этого. Быть Пифией, упражняться в гекзаметрах на случай, если бог сочтет нужным вернуться к ним, – этого больше чем хватало. Я погребала себя в книгохранилище и не разговаривала ни с кем, кроме Персея. Персей говорил на всех существующих языках, что не мешало странным искажениям в его греческом, в котором "п" превращалось в "к". А его "к" были настолько горловыми, что звучали, как "х". Теперь, когда я разговаривала с ним – особенно когда мы обсуждали книги, что бывало часто, – я замечала на его очень смуглом лице проблески улыбки. Но при всех своих достоинствах и учености он был рабом, и я не считала приличным позволить ему ту близость, которой я наслаждалась – самое верное слово – с Ионидом. Пусть мы не были женаты – то есть Ионид и я, – пусть он испытывал и продолжал испытывать брезгливость к женской плоти, что исключало всякую физическую близость, тем не менее вряд ли какая-нибудь супружеская пара когда-либо достигала той близости мыслей и чувств, которой порой наслаждались мы – или, должна я внести поправку, – мне казалось, что мы наслаждаемся. Однажды он вошел в книгохранилище, когда Персей укрылся в своей каморке, по обыкновению пытаясь найти ключ к картинкам-письменам на критском черепке. Ионид ликовал.– Первая госпожа, две новости! Во-первых, они привезут «Иона» Еврипида! Ты увидишь свою первую трагедию! Во-вторых, они видят в том, как две госпожи скончались одна за другой, знамение, что бог для особой цели нуждается – вообразить, будто бог нуждается, о Афины! – особо нуждается в нынешней первой госпоже. Они задумали величайшую, самую блистательную процессию, когда-либо посылавшуюся Афинами.– Процессию?– Отцы города, все жрецы всех богов, новых и старых, академия, всадники верхом – ты когда-нибудь… ну конечно же, нет! Не важно, и прости мне мою болтовню. Помни, я же афинянин. Сам архонт задаст вопрос от имени города. Разумеется, Афины, как и Дельфы, уже не те, чем были. Но не важно, мы сделаем все, что в наших силах. Едва я узнаю, какой вопрос он задаст… – На мгновение он умолк. – Почему такой огорченный вид, моя дорогая, теперь это в обычае…– Это не может быть угодно богу. Неудивительно, что половина Дельф лежит в развалинах, а вторая половина превращена в гостиницы для туристов, а не паломников.– Я забылся. Прости меня, первая госпожа. Разумеется, мы ничего заранее знать о вопросах не должны. И помыслить невозможно.– Мне на язык наступил бы вол.– Тебе очень нравится это присловье, не так ли? Следовательно, ты вновь испытываешь былой страх, будто бы ты недостойна. Что же. Ты девственна, а это, насколько мне известно, обезоруживает бога. А также, предположительно, укрощает диких зверей, препятствует пьянству и обеспечивает хороший урожай. Какие у тебя поводы для тревог? Хотел бы я быть в таком же положении.Я не знала, что он подразумевал, поскольку он не был женат, и не захотела просить объяснения.– Ионид.– Что?– Я читала.– Отлично. Это не может принести ничего, кроме пользы. Если бы все умели читать и читали бы – как приумножилась бы мудрость!– Я читала об оракуле. Про легенду и о том, что древняя религия была женской. Что некоторые идолы были погребены в земле и откопаны – чудовищно толстые женщины…– Да-да. Ты знаешь, оракулы есть повсюду. Разумеется, не такие знаменитые, как наш, но все же полезные для своих областей. Нынче утром собрание в Афинах согласилось…– Нынче утром?– Ты забыла про наших голубей? Как же, как же! Мы узнали о том, что решено в Афинах, прежде, чем об этом узнали афиняне на окраинах города.– Но кто?..– Послушай, моя дорогая! У Афин есть свой оракул. Одна нога сама по себе ходить не способна.В мое сознание ворвался слепящий и пугающий свет.– Значит, вот…– …как это делается. Да, Ариека, это делается так. Я не хотел тебе говорить, но, конечно, в основе своей я болтун. Все оракулы повсюду – некоторые на расстоянии голубиного полета, другие на расстоянии десятка голубиных полетов, но все голуби летят в Дельфы!– Возмутительно! Все эти люди!......... Здесь в рукописи пропуск

V У меня вошло в привычку бродить по Дельфам: закутанная в покрывала, неузнаваемая женщина ходит по рынку, пробует выставленные на продажу овощи и сыры. Никто не обращал на меня внимания. Таким образом я могла даже подойти к святилищу оракула и заметить, что портик все еще не покрасили. Я поднялась по ступеням и посмотрела в провал лестницы, которая вела в страшное нутро горы. Там внизу, в адитоне, как говорили, дурманящие пары поднимались из глубокой расселины в скале – возможно, той самой расселины, где было логово Пифона, которого Аполлон сразил в рукопашном бою. Теперь я сама в некотором смысле была Пифоном, но усмиренным, вынужденным быть покорным служителем оракула, человеческим инструментом, чей рот он мог рвать, как ему вздумается. Дневной свет ложился на верхнюю часть ступеней, но смутно. По обеим сторонам были ниши с каменными сиденьями. Я лихорадочно пожелала, чтобы сиденья эти заполняли живые люди, когда мне придется спускаться вниз. Там, я знала, будет Ионид – ближе всех к священному треножнику, на который я должна буду сесть, к тлеющим углям, на которые я должна буду высыпать сухие лавровые листья, а затем вдохнуть их дым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44