пел, как ангел.
– И что ваше высочество умираете от скуки, – прибавила фаворитка.
– Нет, мадам, – возразил Мангогул, полузевая, – минуты, когда видишь вас, не могут быть минутами скуки.
– От вас ничего нельзя ждать, кроме галантности, но вы задумчивы, рассеянны, зеваете. Что с вами, государь?
– Сам не знаю, – сказал султан.
– А я догадываюсь, – продолжала фаворитка. – Мне было восемнадцать лет, когда я имела счастье вам понравиться. Уже четыре года, как вы любите меня. Восемнадцать да четыре – двадцать два. Я уже порядком состарилась.
Это вычисление заставило Мангогула улыбнуться.
– Но если я уже не гожусь для наслаждений, – прибавила Мирзоза, – я хочу вам, по крайней мере, поставить на вид, что я очень хороша как советчица. Разнообразие удовольствий, которыми наполнены ваши дни, не избавило вас от насыщения. Вы пресыщены. Вот ваша болезнь, государь.
– Я не согласен с вашими предположениями, – сказал Мангогул, – но если бы это была правда, знаете ли вы какие-нибудь лекарства от этого?
Подумав с минуту, Мирзоза ответила султану, что его высочеству, как ей показалось, очень пришлись по душе рассказы о галантных похождениях в их городе, а потому она очень жалеет, что у нее нет их больше в запасе, что она недостаточно осведомлена о приключениях при дворе, но что прибегла бы и к этому средству в ожидании чего-нибудь лучшего.
– Я нахожу это средство хорошим, – сказал Мангогул, – но кто знает историю всех этих сумасбродок? И если бы они были известны, кто расскажет мне их так, как вы?
– И все же давайте познакомимся с ними, – сказала Мирзоза. – Кто бы их ни рассказывал, я уверена, что Вы, ваше высочество, выиграете в отношении содержания то, что проиграете в смысле формы.
– Нам с вами, если захотите, нетрудно вообразить, что у моих придворных дам могут быть очень забавные приключения, – сказал Мангогул, – но как бы они ни были забавны, что толку, раз невозможно с ними познакомиться?
– Здесь могут встретиться затруднения, – ответила Мирзоза, – но я думаю, что нет ничего невозможного. Гений Кукуфа, ваш родственник и друг, делал вещи еще более трудные.
– О радость моего сердца, – воскликнул султан, – вы восхитительны! Я не сомневаюсь, что гений обратит все свое могущество мне на пользу. Я сейчас же запрусь в моем кабинете и призову его.
Затем Мангогул встал, поцеловал фаворитку, по обычаям Конго, в левый глаз и удалился.

Глава четвертая
Вызов гения

Гений Кукуфа, старый ипохондрик, опасаясь, как бы светская сутолока и общение с другими гениями не помешали его спасению, укрылся в уединении, чтобы всласть заняться усовершенствованием Великой Пагоды, щипать, царапать себя, выкидывать разные шутки, скучать, беситься и издыхать с голоду. Там он лежит на циновке, зашитый в мешок, бока его стиснуты веревкой, руки скрещены на груди, голова закрыта капюшоном, из-под которого выглядывает только кончик бороды. Он спит, но можно подумать, что он созерцает. У него нет другого общества, кроме совы, дремлющей у его ног, нескольких крыс, грызущих его подстилку, и летучих мышей, кружащихся над его головой; его вызывают, произнося под звуки колокола первый стих ночного богослужения браминов. Тогда он подымает свой капюшон, протирает глаза, надевает сандалии и отправляется в путь.
Представьте себе старого камальдула Камальдул – камальдулы или камальдолиты – члены монашеского ордена со строгим уставом, основанного в начале XI в. бенедиктинским монахом св. Ромуальдом (ум. в 1027) в камальдольской долине близ итальянского города Ареццо.

, который летит по воздуху, держась за ноги двух больших сов. В таком виде Кукуфа появился перед султаном.
– Благословение Брамы да будет с нами, – сказал он, спускаясь на землю.
– Аминь, – отвечал государь.
– Чего вы хотите, мой сын?
– Очень простую вещь, – сказал Мангогул. – Дайте мне возможность потешиться над моими придворными дамами.
– Э, сын мой, – возразил Кукуфа, – у вас одного больше аппетита, чем у целого монастыря браминов. Что вы думаете делать с этим стадом сумасбродок?
– Узнать от них, какие у них теперь похождения и какие были раньше. Это – все.
– Но это невозможно, – сказал гений, – бесполезно желать, чтобы женщины исповедовались в своих приключениях, – этого никогда не было и не будет.
– Нужно, однако, чтобы это было, – добавил султан.
Гений задумался, почесывая за ухом и рассеянно перебирая пальцами длинную бороду. Его размышление было непродолжительным.
– Сын мой, – сказал он Мангогулу, – я люблю вас, вы будете удовлетворены.
Через минуту он опустил правую руку в свой глубокий карман под мышкой, с левой стороны платья, и вытащил оттуда, вместе с иконками, освященными зернами, маленькими свинцовыми пагодами и заплесневелыми конфетами, серебряный перстень, который Мангогул принял сначала за кольцо св. Губерта …кольцо св. Губерта. – Согласно поверью, кольцо и ключ святого Губерта, епископа Льежского (ум. в 727), предохраняли от бешенства.

.
– Видите вы это кольцо? – спросил он султана. – Наденьте его себе на палец, мой сын. Все женщины, перед которыми вы повернете его камень, поведают вам свои похождения громко, ясно и понятно, но не думайте, что они будут говорить с вами ртом.
– Но чем же, черт возьми, будут они говорить?
– Самой откровенной частью, какая у них есть, и наиболее осведомленной о вещах, какие вы желаете знать, – сказал Кукуфа, – своим сокровищем.
– Своим сокровищем! – подхватил султан, разразившись смехом. – Говорящее сокровище! Это неслыханная вещь!
– Сын мой, – сказал гений, – я делал много чудес ради вашего деда:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13