VadikV


2

Николай Васильевич Гого
ль: «Рим»



Николай Васильевич Гоголь
Рим




«Н.В.Гоголь. Собрание сочинений в 6 томах. Том третий: Повести»: Госу
дарственное издательство художественной литературы; Москва; 1949

Аннотация

Впервые напечатано в журнале «
Москвитянин» в 1842 г., с подзаголовком: «Отрывок». Начат «Рим» был Гоголем в
1839 г. как предполагавшаяся им повесть Ц «Аннунциата»; переделка ее закон
чена была, вероятно, в конце 1841 г. В повести отразились настроения и взгляды
Гоголя времени его пребывания за границей и его римские впечатления.

Николай Васильевич Гоголь

Рим
Отрывок

Попробуй взглянуть на молнию, когда, раскроивши черные как уголь тучи, не
стерпимо затрепещет она целым потопом блеска. Таковы очи у альбанки Анну
нциаты. Всё напоминает в ней те античные времена, когда оживлялся мрамор
и блистали скульптурные резцы. Густая смола волос тяжеловесной косою во
знеслась в два кольца над головой и четырьмя длинными кудрями рассыпала
сь по шее. Как ни поворотит она сияющий снег своего лица Ц образ ее весь о
тпечатлелся в сердце. Станет ли профилем Ц благородством дивным дышит п
рофиль, и мечется красота линий, каких не создавала кисть. Обратится ли за
тылком с подобранными кверху чудесными волосами, показав сверкающую по
зади шею и красоту невиданных землею плеч Ц и там она чудо. Но чудеснее вс
его, когда глянет она прямо очами в очи, водрузивши хлад и замиранье в серд
це. Полный голос ее звенит, как медь. Никакой гибкой пантере не сравниться
с ней в быстроте, силе и гордости движений. Всё в ней венец созданья, от пле
ч до античной дышущей ноги и до последнего пальчика на ее ноге. Куда ни пой
дет она Ц уже несет с собой картину: спешит ли ввечеру к фонтану с кованой
медной вазой на голове Ц вся проникается чудным согласием обнимающая е
е окрестность: легче уходят в даль чудесные линии альбанских гор, синее г
лубина римского неба, прямей летит вверх кипарис, и красавица южных дере
в, римская пинна, тонее и чище рисуется на небе своею зонтикообразною, поч
ти плывущею на воздухе, верхушкою. И всё: и самый фонтан, где уже столпилис
ь в кучу на мраморных ступенях, одна выше другой, альбанские горожанки, пе
реговаривающиеся сильными серебряными голосами, пока поочередно бьет
вода звонкой алмазной дугой в подставляемые медные чаны, и самый фонтан,
и самая толпа Ц всё кажется для нее, чтобы ярче выказать торжествующую к
расоту, чтобы видно было, как она предводит всем, подобно как царица предв
одит за собою придворный чин свой. В праздничный ли день, когда темная дре
весная галлерея, ведущая из Альбано в Кастель-Гандольфо, вся полна празд
нично-убранного народа, когда мелькают под сумрачными ее сводами щеголи
миненти в бархатном убранстве, с яркими поясами и золотистым цветком на
пуховой шляпе, бредут или несутся вскачь ослы с полузажмуренными глазам
и, живописно неся на себе стройных и сильных альбанских и фраскатанских
женщин, далеко блистающих белыми головными уборами, или таща вовсе не жи
вописно, с трудом и спотыкаясь, длинного неподвижного англичанина в горо
ховом непроникаемом макинтоше, скорчившего в острый угол свои ноги, чтоб
ы не зацепить ими земли, или неся художника в блузе, с деревянным ящиком на
ремне и ловкой вандиковской бородкой, а тень и солнце бегут попеременно
по всей группе, Ц и тогда, и в оный праздничный день при ней далеко лучше, ч
ем без нее. Глубина галлереи выдает ее из сумрачной темноты своей всю све
ркающую, всю в блеске. Пурпурное сукно альбанского ее наряда вспыхивает,
как ищерь, тронутое солнцем. Чудный праздник летит из лица ее навстречу в
сем. И, повстречав ее, останавливаются как вкопанные: и щеголь миненте с цв
етком за шляпой, издавши невольное восклицание; и англичанин в гороховом
макинтоше, показав вопросительный знак на неподвижном лице своем; и худ
ожник с вандиковской бородкой, долее всех остановившийся на одном месте
, подумывая: «то-то была бы чудная модель для Дианы, гордой Юноны, соблазни
тельных Граций и всех женщин, какие только передавались на полотно!» и де
рзновенно думая в то же время: то-то был бы рай, еслиб такое диво украсило н
авсегда смиренную его мастерскую!
Но кто же тот, чей взгляд неотразимее вперился за ее следом? Кто сторожит е
е речи, движенья, и движенья мыслей на ее лице? Двадцатипятилетний юноша, р
имский князь, потомок фамилии, составлявшей когда-то честь, гордость и бе
сславие средних веков, ныне пустынно догорающей в великолепном дворце, и
списанном фресками Гверчина и Караччей, с потускневшей картинной галле
реей, с полинявшими штофами, лазурными столами и поседевшим, как лунь
, maestro di casa Домоп
равитель, дворецкий.
. Его-то увидали недавно римские улицы, несущего свои черные очи, ме
татели огней из-за перекинутого через плечо плаща, нос, очеркнутый антич
ной линией, слоновую белизну лба и брошенный на него летучий шелковый ло
кон. Он появился в Риме после пятнадцати лет отсутствия, появился гордым
юношею вместо еще недавно бывшего дитяти.
Но читателю нужно знать непременно, как всё это свершилось, и потому проб
ежим наскоро историю его жизни, еще молодой, но уже обильной многими силь
ными впечатлениями. Первоначальное детство его протекло в Риме; воспиты
вался он так, как в обычае у доживающих век свой римских вельмож. Учитель,
гувернер, дядька и всё, что угодно, был у него аббат, строгий классик, почит
атель писем Пиетра Бембо, сочинений Джиованни делла Casa и пяти-шести песне
й Данта, читавший их не иначе, как с сильными восклицаниями:
1 2 3