Желание его совершенно естественно, тем более что он так добросовестно работал эти последние три месяца. Даже заключенному разрешают прогулки…
— Это невыносимо! Жить так круглый год, уткнувшись носом в песок. Это значит быть заживо законсервированным. Неужели мне не разрешат хоть изредка гулять около ямы?
Но женщина, не находя ответа, молчала. У нее было такое выражение лица, точно она не знала, что делать с ребенком, который капризничает, потеряв конфету.
— Пусть попробуют сказать, что нельзя! — Мужчина разозлился. Он снова заговорил об этой ненавистной веревочной лестнице, вызывающей такие горестные воспоминания. — Когда я в тот день бежал, то видел их собственными глазами… И в нашем ряду есть несколько домов, к которым спущены лестницы!
— Да, но… — Она говорила робко, точно оправдываясь. — Большинство из них какое уж поколение живет в этих домах.
— А на нас они, что ж, не надеются, что ли?!
Женщина покорно опустила голову, словно собака, готовая ко всему. Если бы мужчина пил у нее на глазах цианистый калий, она бы, наверное, молчала так же покорно.
— Ладно, попробую сам договориться с этими подлецами!
Правда, в глубине души он не питал особых надежд, что переговоры будут успешными. Он уже привык к разочарованиям. Поэтому, когда все тот же старик пришел со вторыми переносчиками песка и принес ответ, он даже немного растерялся.
Но растерянность не шла ни в какое сравнение с тем, что он испытал, уразумев смысл ответа.
— Ну ладно… — Старик говорил медленно, запинаясь, будто перебирая в уме старые бумаги. — Это, ну, в общем, чтобы совсем уж нельзя было договориться, — такого нет… Я, к примеру, конечно, но если вы двое выйдете из дома и перед нами, перед всеми… будете это делать, а мы смотреть… Ну а то, что вы просите, это правильно, это можно будет сделать, ладно…
— А что мы должны делать?
— Ну, это… как его, самец и самка что? Спариваются… Вот так.
Переносчики песка дико захохотали. Мужчина замер, будто ему стиснули горло. Он с трудом начал соображать, о чем идет речь. Начал понимать, что он понимает. И когда понял, то предложение не показалось ему таким уж чудовищным.
Луч карманного фонаря, точно золотая птица, пролетел у ног мужчины. Это был какой-то сигнал. Вслед за ним еще семь или восемь лучей стали кружить по дну ямы. Подавленный этим нетерпением стоявших наверху людей, которые разве что не горели, как смола, он, еще не найдя слов, чтобы отвергнуть предложение, уже сам точно заразился их безумием.
Он медленно повернулся к женщине. Только что она размахивала здесь своей лопатой, но сейчас куда-то исчезла. Может, убежала в дом? Он заглянул в дверь и позвал ее.
— Что же нам делать?
Из-за стены раздался ее приглушенный голос:
— Ну их к черту!
— Но хочется же выйти отсюда…
— Нельзя так!
— Да ладно, нужно смотреть на это проще…
Вдруг женщина, задыхаясь, подступила к нему.
— Вы что, с ума сошли?.. Не иначе с ума сошли.. Просто разум потеряли! Ну разве можно такое делать!.. Я же еще не рехнулась!
Может, и правда?.. Может, и правда я сошел с ума?.. Ожесточенность женщины заставила его отступить, но внутри росла и ширилась какая-то пустота… Я получил столько пинков! Какое же значение имеют теперь честь, достоинство?.. Когда на тебя смотрят, а ты делаешь что-то гадкое — это гадкое в той же степени марает и тех, кто смотрит… Быть увиденным и видеть — незачем возводить стену между этими двумя понятиями… Некоторое различие между ними, конечно, есть, но, чтобы оно исчезло, я устрою им это маленькое представление… Нужно подумать еще и о том, какую награду ты получишь за это!.. Свободно разгуливать по земле!.. Я хочу вытащить голову из этого затхлого болота и вздохнуть полной грудью!
Определив, где находится женщина, он неожиданно бросился на нее. Крик женщины, шум падения их сплетенных тел около стены дома вызвали наверху животное возбуждение. Раздался свист, хлопанье в ладоши, похотливые выкрики… Количество людей там значительно возросло, среди них были, кажется, и молодые женщины. Число фонарей, скользивших по двери дома, стало раза в три больше, чем вначале.
Благодаря тому, что он застиг женщину врасплох, ему удалось выволочить ее наружу. Он сдавил ей шею, и женщина обмякла, как мешок. Полукруг огней над ямой напоминал праздничную иллюминацию. Хотя не было особенно жарко, у него из-под мышек струился пот, волосы взмокли, будто на него вылили ушат воды. Вопли зрителей, точно эхо отдаваясь в ушах, огромными черными крыльями застилали небо. Мужчине казалось, что это его крылья. Он ощущал этих людей, напряженно смотревших с обрыва, так же явственно, как самого себя. Они были частью его. Это от его вожделения у них бежала слюна. Он уже чувствовал себя не жертвой, а скорее представителем палачей.
Было темно, да и руки дрожали, и пальцы стали будто в два раза толще. Когда наконец он обхватил ее, она выгнулась и ловко выскочила из его рук. Утопая в песке, он бросился за ней. Но она снова отбросила его, точно стальная пружина. Опять схватив ее, мужчина начал молить:
— Прошу… Прошу тебя… Ведь я же все равно не могу… Давай сделаем только вид…
Но ему уже не нужно было удерживать ее. У женщины, казалось, пропало желание убегать. Вдруг он услышал звук рвущейся материи и в то же мгновение почувствовал резкий удар в низ живота, который нанесла локтем женщина, вложив в него всю свою злость, всю силу своего тела. Мужчина беззвучно согнулся пополам и обхватил руками колени. Склонившись над ним, женщина стала кулаками молотить его по лицу. На первый взгляд могло показаться, что движения у нее вялые, но каждый удар был увесистым, точно она толкла отсыревшие и слежавшиеся комки соли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52