Не частый вы у нас гость в школе.
– Дело привело. – Кораблев покосился на школьников: – Мне бы, Федор Семенович, с глазу на глаз поговорить с вами, без свидетелей.
– Можно и так, – согласился учитель. – Только я попрошу вас послушать и ребят… Заканчивай, Ваня!
Воробьев, беспокойно ероша волосы, продолжал рассказ. Он вспомнил все, что говорилось о Вите на заседании комитета, вспомнил, как школьники были возмущены его поведением.
– А вы уверены, что правильно поступили с товарищем? – неожиданно спросил учитель. – Вполне уверены?
Ваня переглянулся с членами комитета.
– Уверены, Федор Семенович, – негромко сказал он. – Мы от своего не отступимся.
– И воздерживаться мы не век будем, – поднялся Митя. – Пусть Виктор подумает… пусть докажет. Мы его в комсомол сами тогда позовем.
– Ну хорошо, ребята! Теперь идите, – отпустил Федор Семенович членов комитета.
Плотно прикрыв за ними дверь, он взял из угла стул и сел напротив Никиты Кузьмича.
– А я ведь к вам собирался, – заговорил учитель. – Как стемнеет, думаю, так и пойду. Разговор нам с вами откладывать никак нельзя!
Никита Кузьмич выжидательно молчал, неторопливо скручивая толстую цигарку.
– Товарищи не пожелали принять Витю в свою семью, – продолжал Федор Семенович. – Не по душе он им пришелся. А ведь это беда, Никита Кузьмич, большая беда!
– Беда невелика! Дайте команду, все и поправится.
– А вы слышали, что школьники говорили?
– Им только волю дай, они выдумают, наплетут всякой всячины.
– Да разве комсомольцы плохого Вите желают? – удивился учитель. – Они же хотят, чтобы ваш сын стал настоящим товарищем. И двери комсомола для него не закрыты: поживет, поразмыслит, поймет самое важное, и ребята его с радостью примут.
– Я словеса не мастер плести. Я так скажу, без дальних подходов: сынка в обиду не дам! И, как он пятерочник у вас, вы ему помех не чините. Пусть ваш комсомол заново все порешит.
– Вы способностей сына, Никита Кузьмич, не преувеличивайте. Математику он любит, это верно, а к другим предметам нередко с прохладцей относится… Но дело даже не в этом. Для комсомола одних пятерок в табеле еще мало. Душа у человека должна быть ясная, ему товарищи должны поверить… – Федор Семенович поднялся. – За то, что Витю не приняли в комсомол, мы, учителя, тоже несем ответственность. Значит, недоглядели кое-чего. Но во многом и вы, Никита Кузьмич, виноваты. Неверно вы сына воспитываете. Я вам не раз говорил об этом. Белоручкой он растет у вас, себялюбцем.
Никита Кузьмич потемнел в лице:
– Вон куда целите! Опять Кораблев нехорош!.. Всю жизнь вы меня поправляете да подсиживаете.
– Подсиживаю?.. – Федор Семенович побледнел. – Я? Вас?..
– Известное дело. Вспомните-ка, где вы меня только не задевали… Чуть ли не на каждом собрании имя мое склоняете. А теперь вот к сыну придираетесь…
– Папа, что ты говоришь такое? Одумайся! – раздался встревоженный голос: в дверях стояла Галина Никитична.
Никита Кузьмич кинул на дочь сердитый взгляд, махнул рукой и вышел из учительской.
Учитель потянулся к графину с водой. Руки его дрожали.
– Федор Семенович! – кинулась к нему Галина Никитична. – Что тут произошло?
– Нет, нет, ничего. Пустяки. Поспорили немного… совсем пустяки… – Учитель отставил стакан с водой, так и не отпив из него, опустился на стул и придвинул к себе папку с бумагами: смотрите, мол, я уже совсем спокоен.
– Вам комсомольцы обо всем рассказали? – помолчав, осторожно спросила Галина Никитична.
– Да, я знаю…
– Вы считаете, что я совершила большую ошибку…
– Почему же ошибку? – перебил ее учитель.
– Илья Васильевич говорит, что я должна была сдержать комсомольцев.
Федор Семенович на минуту задумался.
– Нет, я этого не думаю, – убежденно сказал он. – Пусть комсомольцы на этот раз поступили с Витей слишком строго – это ему не повредит. Но меня радуют их принципиальность, твердая позиция, взыскательность друг к другу. А это очень дорого, Галя…
Учительница облегченно перевела дыхание.
– Ты что, переволновалась?
– Очень! – призналась Галина Никитична. – Слишком уж я близко все к сердцу приняла.
– «Близко к сердцу»… – повторил Федор Семенович. – Это не так уж плохо. Пожелаю тебе сохранить это качество до старости… – Он внимательно посмотрел на девушку и указал ей на стул рядом с собой. – Ну что, много нерешенных задачек накопилось?.. Садись, подумаем…
Из учительской Галина Никитична вышла, когда уже начало смеркаться.
Около крыльца сидело человек десять комсомольцев.
– Вы почему не расходитесь? – удивилась учительница.
Комсомольцы молча обступили ее, заглянули в лицо.
– Галина Никитична, он за кого, – вполголоса спросила Варя: – за нас или за Никиту Кузьмича?
– За нас, ребята, за нас! – улыбнулась учительница.
Все двинулись к Высокову. Даже те, кто жил в Локтеве и Почаеве, решили проводить Галину Никитичну до дому.
Кто-то зажег электрический фонарик и светил учительнице под ноги, то и дело предупреждая о лужах и рытвинах. И потому ли, что шли такой дружной компанией, или потому, что ребята наперебой болтали о всякой всячине, но дорога к дому показалась Галине Никитичне много короче, чем обычно.
Глава 19
На реке Чернушке
Ударили первые морозы. Лужи затянуло хрупким педком, трава покрылась сединой, дороги и тропки стали твердыми и звонкими, точно их вымостили камнем.
Сергей Ручьев попросил Костю написать к пуску электростанции несколько красочных плакатов и лозунгов.
Но обычные плакаты не устраивали Костю, и он придумал сложную композицию: бетонная красавица плотина, водная гладь широкой реки, густая сеть проводов на ажурных башнях, а на заднем плане – богатое электрифицированное хозяйство колхоза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107