Приведя все в порядок, старик ушел бродить по помойкам и к вечеру притащил, очень довольный, целый ворох сухих старых дощечек.
Он ничего не ел уже два дня, но ему было не привыкать к такой диете, он чувствовал себя неплохо, прихлебывал горячую воду из чашки и возился со своими деревяшками.
На следующий день утром в квартиру ворвалась бригада декораторов с телевидения, вооруженная щитами, кистями и банками с краской.
Но — неожиданно для себя — вместо того, чтобы строить декорацию, они стали быстро красить потолки и стены, рамы и двери.
После чего к вечеру бравые ребята вымыли окна, оттерли паркет каким-то химическим составом, похлопали очумевшего деда по плечу и удалились, горланя насчет скорейшей выпивки.
А дед пережидал это местное землетрясение, сидя со своим домиком, обернутым в газеты, на лестнице среди убогих пожитков.
Барби, находившаяся внутри своего домика, в оболочке из газет, была очень довольна, что ребята ее послушались и все как один решили, что им все равно — то ли устанавливать декорации (которые потом надо еще и снимать), то ли делать ремонт.
Одного Барби не учла — что дед ходит голодный.
Увлекшись устройством жилья для Маши, он перестал делать шкатулки, и деньги у него кончились.
Но, поскольку сам дед давно привык к голоду, он запрещал себе даже думать о пище, и Барби Маша, умевшая читать мысли и мечты, тут ни о чем не догадалась.
Однако, как бы то ни было, назавтра наступил торжественный день съемок.
Приехало множество народу, на полу лежали провода, всюду слонялись какие-то бездельники с молотками, наушниками и кабелями, редакторша орала, потрясая бумажками с текстом, про домик все как будто забыли взоры присутствующих и глазок видеокамеры были прикованы к пустому подоконнику.
Наконец была дана команда снимать.
Оператор нацелил объектив прямо в рот редакторше, которая произнесла длинную речь, сидя в красивом кресле, привезенном со студии.
Два часа снимали редакторшу на фоне окна, за которым сияло фальшивое солнце (умельцы прикрепили снаружи фонарь, потому что на экране телевизора все всегда должно выглядеть так, как в раю при вечном свете дня), потом все переругались, оператор то и дело прекращал съемки, редакторша два раза рыдала и один раз сменила платье, гример пятнадцать раз пудрила ее и один раз — попутно — дедушку Ивана, который сидел в углу, бледный и голодный, всеми забытый.
И только когда все было закончено с редакторшей, наконец вывели из угла и пять минут снимали столяра, потом включили освещение в домике на всех этажах и на чердаке и три минуты снимали домик.
Дом сиял огоньками, откуда-то заиграла чудесная музыка, как будто завели музыкальную табакерку, кукла Барби Маша сидела за столом в кресле в теплом стеганом халатике и домашних тапочках и читала очень маленькую книжку у совсем маленького подсвечника с крошечной горящей свечой.
Вся буйная команда телевизионщиков притихла, оператор вдруг припал на колено и пополз вдоль домика.
Когда съемки закончились, редакторша зевнула и сказала деду Ивану, что неизвестно, кому дадут приз; у них в программе много сюжетов об умельцах.
— Один человек даже построил своими руками летающий самолет, а другой макаронную фабрику на кухне, сообщила она, собирая свои бумажки, и все решат зрители, они будут звонить в студию во время передачи.
И вся команда умчалась, как уходит ураган или волна цунами.
В только что отремонтированной квартире был полнейший разгром.
Усталый и голодный дед Иван плюнул и удалился вон, прихватив свою бывшую слепецкую палочку и черные очки.
Он давно наметил себе место в одном подземном переходе, еще до операции, на черный день, он тогда решил, что встанет там и будет стоять с протянутой рукой, ежели совсем дойдет до крайности.
И доведенный до крайности, голодный и слабый дед пошел просить милостыню, стесняясь сам себя, но до подземного перехода не добрался, упал в обморок от голода.
Столпились люди, кто-то сказал: «Вот так и помирают», кто-то вызвал «скорую», и через час деда подняли и отвезли в больницу, в приемный покой.
Врач запросто привел его в сознание, давши понюхать нашатырный спирт, ядовитую ватку, от которой перехватывает дыхание.
Но никто не догадался его покормить, а сам дед ничего не сказал.
Его оставили еще немного полежать — для контроля, а сами сели пить чай в соседней комнате.
Дед валялся на больничной кушетке, в животе его бурчало и завывало от голода, а рядом звенели ложками, посудой, что-то резали, ели (а что, врачи тоже люди).
Одновременно работал телевизор.
По телевизору вещал какой-то резкий, очень знакомый женский голос.
И вдруг врачи задвигали стульями, заговорили и вышли в коридор, где начали названивать по телефону.
— Алё! Это телевидение? — закричал кто-то. — Плохо слышно! Мы, врачи «скорой помощи», решили присудить приз кукольному дому! Нас тут шестеро, и все «за». И вам спасибо.
Дед Иван вскоре был поднят медсестрой, которая проверила его пульс, давление и сказала:
— Дедушка, не болей. Питаться надо лучше, и все. Иди с Богом.
И дед Иван побрел домой.
У его дома опять дежурил телевизионный автобус.
Собралось даже несколько зевак.
Дед вошел в свою разоренную квартиру, ожидая увидеть полный тарарам.
Но он застал там порядок, стол даже был накрыт скатертью, пол оказался чистый, а домик горел всеми своими огнями.
В комнате сидела вся телевизионная команда, и редакторша барабанила пальцами по столу.
С криком «Вот он!» редакторша схватила деда Ивана, усадила его в телевизионное кресло, и начались съемки.
— Вы довольны, что получили такой большой приз?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79