То и дело ездят эти кошмарные тяжелые грузовики с капустой! Ну, так где ваш анекдот?
Растерянный Первый молчал. И все молчали.
Тишина повисла над лужайкой.
Замерли садовые рабочие с лопатами и носилками.
И тут в руке у Королевы блеснул радиотелефон.
Она медленно набирала какой-то номер, выразительно глядя на Первого.
Первый с бьющимся сердцем произнес:
— Ну, верба-хлест.
— Что это такое? — робко спросил Король.
— Что-то новенькое? — подхватила Королева. — Как-как? Как называется?
— Верба-хлест.
— И в чем там дело? — испуганно спросил Король.
Первый не знал, что отвечать.
Все ждали.
— Верба же хлест, — оглядываясь по сторонам, ища помощи, повторил Первый. — Знаете?
Никто не откликнулся. Все как окоченели.
Все чувствовали, что происходит что-то ужасное.
Малейший намек на Грот Венеры карался сорока годами каторги, как злостная клевета, а уж что говорить о знаменитой на всю страну поговорке государыни «Верба-хлест, бей до слез», за это награждали «деревянной вдовой», виселицей.
И тут Первый слишком поздно заметил, что охраны его рядом нет и что садовые рабочие торопливо снимают черные халаты, а под черными халатами у них белые.
Белые халаты окружили Первого.
— Ему плохо? — сказал Король.
— Переработал, — мягко ответила Королева.
— Перетрудился, — зашелестели придворные.
— Скорая медицинская помощь, — провозгласил один белый халат, а другие подхватили носилки, на свет появились простыня, шприц, Первому закатали рукав, и укол был сделан в течение секунды.
Тем дело и кончилось.
Вскоре он равнодушно лежал на носилках под простынкой, а его обезоруженная охрана уже была увезена на грузовике куда-то.
И карета «скорой помощи» тоже выехала из дворцового парка, а Королева тут же представила собравшимся нового Первого по имени Второй.
Второй оказался симпатичным молодым человеком, ничем не примечательным, он служил в должности четвертого помощника посла в Панголине и однажды сопровождал Королеву в поездке по этой дикой стране в течение десяти дней и ночей — и там, видимо, и зарекомендовал себя.
Второй быстро освоил свою новую должность, подсаживал Королеву в карету, сопровождал ее на вернисажи и концерты, носил Королю на подпись указы, составленные Королевой, в числе которых был и указ об отмене указа об отмене смертной казни.
Король, как и раньше, все подписывал, и никто не мешал ему пить и гулять, и он не мешал никому.
Только он почему-то больше не рассказывал анекдотов и с ужасом отстранялся от Королевы, когда она приветствовала его на праздниках и казнях.
Теперь казни производились регулярно по воскресеньям, шла прямая телетрансляция, разыгрывались пари — помилуют преступника или не помилуют, и, говорят, Королева, которая единственная знала об этом, загребала огромные выигрыши.
— Королева тоже хочет заработать, — говорили уважительно верноподданные.
Вручался также Суперприз — и выигравший мог своей властью помиловать одного из осужденных.
То есть спутать карты Королеве и дать выиграть кому-то безымянному.
Это было опасно, что вызывало жуткий азарт в целом государстве.
Все жили от воскресенья до воскресенья.
Народ наконец получил что хотел, не отлипая от телевизоров.
Королева со Вторым присутствовала и на других мероприятиях, среди которых особой пышностью выделялся выпускной вечер школы палачей, где каждому дипломнику была дана возможность отличиться тут же на прямом эфире в воскресенье, и юные палачи могли даже выбирать орудие труда — то ли виселицу, то ли гильотину, то ли плаху, а медалистам можно было показать себя в стрельбе по бегущей мишени.
Тюрьмы наконец опустели, преступников ловили как дичь, кривая правонарушений пошла круто вниз, и теперь даже за кражу куска хлеба или книги в библиотеке полагалось долго отпиливать руку или ногу или выкалывать глаза по жеребьевке, кому что выпадет, и этот волнующий момент тоже транслировался по телевидению.
Короче, был наведен порядок. Люди ликовали: наконец-то!
Но и порядочные граждане иногда оказывались героями воскресных телепередач — например, за наезд на пешехода полагалось повешение, и пешехода тоже казнили из чувства справедливости, если он оставался жив, а вот если нет — шоферу полагалась гильотина плюс предварительные пытки в подвале (ночная субботняя трансляция).
Мало того, всем инвалидам было предписано жить за городом в особых домах (для их же безопасности) — ибо, завидев однорукого или одноногого, а также слепого, кто угодно мог приволочь его на казнь, крича: «вор, вор» поскольку если у человека не хватает руки или еще чего-нибудь, вполне вероятно, что это бывший уже наказанный преступник, и на него можно было взвалить вину за кражу, никто и не проверял, даже платили премию и отдавали квартиру казненного тому, кто поймал.
Так что за инвалидами в случае нужды тоже охотились.
Народ заговорил о твердой руке.
А Королева раз в неделю посещала свой любимый Дом скорби, оставалась в отдаленном помещении недолго и в прекрасном расположении духа ехала сразу же на площадь Казней, чтобы явиться перед камерами телевидения в лучшем виде.
Всюду при этом ее сопровождал Второй, молодой мужчина с приятной внешностью, немного капризный по виду.
А Первый все это время как раз и сидел в Доме скорби и сидел именно там, в отдаленном коридоре, в одной клетке со Злодеем.
Так придумала Королева.
И каждый раз она громко смеялась, видя, как тянется к Первому Злодей, но цепь не пускает ею на каких-то десять сантиметров, а сам Первый прикован к решетке за обе руки.
Первый стоял уже многие месяцы, ноги его распухли, и только когда Злодей ненадолго засыпал, Первый мог хотя бы присесть на пол и тоже поспать — но Злодея мучила бессонница, и Первому приходилось туго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79