Но все воспринимали ее расчеты и рассказы с каким-то странным чувством, и все дружно молчали в ответ, словно бы не зная, что с этим фактом поделать. Поэтому и Клавдия со временем умолкла, и только мать ее, затратив много денег, зачем-то перенесла уборную на новое место, а на старом, засыпанном, посадила рябинку и березу.
Людмила Стефановна Петрушевская
Медея
Страшно рассказывать эту историю, а началась она с того, что я поймала такси. То-се, пожаловалась, что сегодня утром заказанное такси не явилось, даже не позвонили. Из-за этого, пожаловалась я, бабушка семидесяти трех лет опоздала на поезд, итого мы все переволновались, бабушку не встретили, дети поехали в Москву, а бабушка опять-таки на такси к ним в деревню, все разминулись, ушел целый день и много денег.
- Ну жалуйтесь,-сказал таксист,- напишите.
- Даже не позвонили.
- Я,- сказал таксист,- однажды тоже завяз в новом районе, попал в яму, автоматов нет, бегал-бегал, уже пять минут, как я должен, а я никак. Остановил другого таксиста, попросил его позвонить. До сих пор не знаю.
- Самое жуткое - это что бабушка переволновалась.
- Не самое жуткое,- ответил таксист.
- Мало ли, какие бывают последствия.
- Я тоже один раз оказался в Тропареве, а у меня заказ в Измайлово. Вот я гнал. Успел.
Таксист был лет сорока, такого слабого типа, в ковбойке с потрепанными обшлагами. Слабый рабочий, по словам одного умершего голубого, гениального режиссера. Слабый рабочий или молодой слабый рабочий, пальчики оближешь: не сопротивляется. Глаза как бы с поволокой, прикрытые и небольшие. Портрет здесь важен для дальнейшего. Ввалившиеся щеки, но в такси потом не пахнет. Слабые рабочие обычно редко моются, по субботам, и по субботам же совокупляются, после бани. Стало быть, этот не таков. Но дело не в том.
Дальше разговор потек в том смысле, что таксист как будто всем подтекстом уверял меня не жаловаться на того таксиста, все бывает.
- А вы завтра работаете?
- Работаю,- сказал он, насторожившись.
- Со скольки?
- С часу.
- А то у меня завтра такси заказано в аэропорт на шесть утра, боюсь, что не придет. Вот будет дело! Утром ничего не достанешь.
Он обошел этот вопрос стороной и сказал: то, что я ему рассказала о своей беде, ровно ничего по сравнению с тем, что бывает.
- Ничего-то ничего,- сказала я кисло, поскольку у каждого свое,- но, конечно, это не самое страшное.
- Не самое страшное,- эхом повторил он.- Бывает такое!
- Ой, не говорите. Знакомая рассказала про свою однокурсницу, она поехала с двумя детьми к свекрови в Сибирь. Зима, морозы, младший мальчик годовалый заболел пневмонией, больницы нет, она его повезла на станцию, сели в поезд, там он по дороге умер. Привезла мертвого мальчика и живую девочку пяти лет. Муж встречал на вокзале, увидел такое дело, избил жену, сломал челюсть, попал в тюрьму на четыре года. Она осталась одна с девочкой, сама не работала. Стала подрабатывать в газете, писала всякие мелочи. Рублей сорок - пятьдесят штука. Поехала с дочерью за деньгами в редакцию, а дело шло к закрытию. Дочка упиралась. Она ее волокла и уже в вестибюле редакции дала девочке пощечину и попала по носу. У девочки пошла кровь. Вахтерша вызвала милицию. Девочку отобрали и лишили мать родительских прав. Все. На суде объявили ее психически ненормальной и недееспособной. Все.
Он как-то странно посмотрел на меня, как-то выразительно. Так однажды смотрел в мою сторону эксгибиционист в пустом вагоне ночной электрички. Я вошла, сослепу села неподалеку, обернулась, а он сидит и смотрит на меня, как бы гордясь, утомленно и выразительно, а в руках держит свое богатство. Ужас охватил меня.
Тем не менее мы уже приближались к моему дому. Схватила я такси на Каланчевке, там обычно столпотворение у трех вокзалов, стоит дикая очередь на стоянке такси, нервотрепка, узлы и чемоданы, орущие родители с детьми. А на другой стороне площади таксисты едут осторожно и выбирают седоков. Услышав, что мне недалеко, он и согласился. Тихий немолодой слабый рабочий. Жаловаться он меня не отговаривал (я жаловаться собиралась только ему), но заступался за шоферскую братию подспудно, не в лоб. Заступался так, что сердце переполнялось ужасом, и до сих пор он стоит перед глазами - сидящий, слабый, тихий и отрешенный. Грубые руки с сильными ногтями слабо лежали на руле.
- Спать хочется,- говорю я,- ночь собирала детей, эту ночь опять собираться.
- Это ничего. Это ничего,- сказал он в ответ.- Я не сплю уже месяц.
- Самое лучшее лекарство - валерьянка,- сказала я ему, как идиотка, ничего не зная.- Моя одна знакомая перепробовала все, остановилась на валерьянке.
- Не помогает,- откликнулся он, продолжая свою глухую защиту чести шоферов.- Не сплю.
- Главное,- продолжала я нападать на честь шоферов,- очень страшно за бабушку. Все-таки семьдесят три года!
- Ничего, ничего.
- Мало ли.
Он сказал:
- А я вот мучаюсь виной. Я виноват.
Я как-то глухо промолчала, переваривая это сообщение.
Он сказал следующее:
- У меня умерла дочь четырнадцати лет.
Так.
- Недавно, пятого июня.
Вот почему он не спит, бедный шофер.
Он посмотрел на меня своими бедными глазами.
Я почему-то сказала:
- Самое страшное - это первый год. Первый год самое страшное.
Он ответил:
- Прошел месяц. И я виноват.
Я потеряла вообще соображение, где, что и когда. Мы ехали.
- Может быть, вам кажется, что вы виноваты?
- Нет. Я много себе позволял. Я подготовил это. Я... Что говорить.
Я ответила:
- У меня есть знакомый, у него сын повесился, двенадцати лет. Позвонил ребятам: приходите, я вешаюсь,- а они не пришли. Он и повис. Мать пришла потом. Она не могла плакать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62