Покончив с этим делом, Яльмар закусил и стал терпеливо ждать, когда вскипит котелок.
Йенсен пренебрежительно поглядывал на темные, подмороженные щеки Яльмара. Еще и еще раз повторял он себе, что в последний раз связался с этим неопытным увальнем. Сегодня Свэн подморозил щеки себе, а завтра из-за него отморозит себе лицо сам Йенсен!
В противоположность Йенсену, кончавшему подряд двенадцатую зимовку, Свэн с трудом дотягивал четвертую. При этом он не скрывал от товарища желания бросить Свальбард и вернуться на материк. Быть может, он сделает это теперь же, ближайшим летом. Охота на Свальбарде была неподходящим для него занятием.
Возвращаясь в одну из промысловых избушек, Свэн каждый раз с большим трудом покидал ее. Ему трудно было решаться снова и снова отдавать свое тело во власть звонкой холодной темноты. Мороз цепко хватал за лицо, за пальцы рук и ног. При малейшей оплошности холод забирался внутрь груди и вызывал сухой кашель. И тут уж нужно было держать ухо востро: если мороз прихватит верхушки легких — конец. Это валило с ног и более крепких, чем Свэн.
Нет, все это не для него! Ему, в конце концов, наплевать на те золотые горы, что сулил Йенсен, коль скоро для них нужно проводить целые недели без крыши, даже ночами кутая голову в мех. Человек с нормальными нервами может сойти с ума от одного нескончаемого гудения бури. Что толку в деньгах, если нужно просыпаться по десять раз в страхе, что не проснешься никогда.
Подчас Йенсену казалось, что Свэна не интересует заработок, словно он и явился-то сюда, на край света, вовсе не для того, чтобы сколотить капиталец. А Йенсен не мог понять, что еще, кроме погони за кронами, может пригнать человека в этот ледяной ад. Ад? Ну конечно! А что же еще?!
Кто это выдумал, будто в аду тепло и в наказание за грехи там сажают на сковородки? Кто из отцов церкви был там? Кто из них имеет представление о том, что такое ад? А вот он. Кнут Йенсен, там был. Да, да, был и сейчас еще сидит там, хотя вовсе не чувствует себя грешником больше, чем любой другой, кого он встречал в своей жизни. И уж он-то может с уверенностью сказать: ад вот тут, вокруг, куда ни глянь — зеленоватое серебро снежней пустыни; темный горизонт на протяжении бесконечных месяцев полярной зимы; завывание ветра и бесовская пляска шторма. И ко всему — мороз. Мороз!.. Вот где должен был обосноваться сатана — где-нибудь на ледниках Норд-Остланда или, скажем, поставить свой трон на острове Карла. Тут он мог бы выдавать пропуска не в тот липовый ад, что придуман монахами для устрашения старух, а вот в это подлинное, трескучее царство дьявола, где вой оголодавших песцов казался бы грешникам поистине ангельской музыкой.
Черт побери, он, Кнут Йенсен, мог бы быть здесь смотрителем. За сходную плату. А такие, как Свэн?..
Всякий раз при мысли о товарище недобрый огонек загорался в глазах Йенсена и губы его кривились в усмешку под усами, с концов которых всегда свисали сосульки, — Йенсен срывал их, входя в избу.
В последнее время Свэн чувствовал некоторое облегчение в предвидении скорого окончания зимы. С тех пор как на востоке на миг появилась светлая полоска зари, он приободрился и больше интересовался результатами охоты. Его даже немного увлекло соревнование с Йенсеном. Было приятно сознавать, что хотя бы за счет счастья, повернувшегося к нему лицом, он может почувствовать некоторое превосходство над суровым спутником. Впрочем, Свэн больше радовался поводу отвести душу в подшучивании над Кнутом, чем отчетливому сознанию, что каждая шкурка, вынутая из капкана или добытая пулей, означает лишнюю сотню крон в его кармане, тогда, как эта сотня проплывала мимо жадных рук Кнута.
С возвращением солнца Яльмар осмелел. Не в пример прошлому, стал далеко уходить один.Он расставлял свои капканы в самых неприступных местах ледяного плато. А приходя в избушку, весело насвистывал, чего с ним прежде не бывало. Это злило Кнута.
Сегодня мороз был еще крепче, чем вчера, но Яльмар не побоялся, как бывало, сразу после завтрака расстаться с Кнутом. Это был последний день перед возвращением на берег Зордрагерфиорда, то есть перед отдыхом по крайней мере на три-четыре дня в теплой избушке. Там можно будет спать, не боясь застудить себе легкие, пить утренний кофе, не обжигаясь и не опасаясь того, что жидкость замерзнет в кружке, прежде чем попадет в рот.
Укрепив пожитки на санях, Яльмар еще раз набил трубку.
— Разгонную трубочку, Кнут?
Кнут мрачно молчал, возясь с укладкой своих саней.
— Эй, Кнут, с тобой говорят!
— Слышу.
— А раз слышишь, то не следует заставлять собеседника глотать лишнюю порцию мороза, чтобы повторять приглашение. Держи! — и Яльмар бросил ему свой кисет.
Кнут с сумрачным видом набил трубку. Сильными затяжками раскуривая ее, он сказал из-за окутавших его голову клубов дыма:
— А ты не думаешь, Яльмар, что следует пересмотреть наше условие?
— Что ты хочешь сказать? — насторожился Яльмар. — Между нами же нет никаких условий.
— Не следует ли нам восстановить наше товарищество? — проговорил Кнут, не глядя на собеседника.
Яльмар помахал огромной рукавицей.
— Эге-ге! Теперь, когда песец пошел ко мне, ты снова заговорил о товариществе.
— Это случай.
— Ну, а если завтра случай улыбнется тебе, тыснова разорвешь товарищество?
— Этого больше не будет.
— Нет, Кнут. Сегодня он, этот господин случай, улыбается в мою сторону, и я возьму то, что мне с него причитается. Я, брат, тоже понимаю, что значит лишняя шкурка.
— Именно ты-то этого и не знаешь, — обозлился Кнут.
— Ты что же, за дурня меня считаешь?
— Дуреньне дурень, а…
— Хочешь я тебе скажу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29