А я чувствовал, что теряю силы с каждым днем, не говоря уже о Мариано, который слабел быстрее меня. Когда мы уходили, Мариано был самым крепким, он был самым здоровым. Теперь от него осталась тень. И что самое скверное — он начинал распускаться. Я каждую минуту ждал, что Мариано, как старший офицер, сделает мне какое-нибудь нелепое предложение, продиктованное малодушием и слабыми нервами.
Так торчали мы около Мальмгрена и ждали, что будет дальше. Он молчал. Я сказал: «Вставайте. Нам надо идти, каждая минута дорога».
Мальмгрен, не глядя на меня, сказал Мариано: «Вы видите, дальше идти я не могу. Бесполезно терять со мною время. В этих льдах больной — мертвец. Я умру — это неизбежно. Для меня смерть не неожиданна, я к ней готов. Вы должны взять себе мое платье и остатки продовольствия. Это облегчит вам дорогу к земле, а я без них скорее умру».
Я-то думал, что придется бороться с его желанием жить, придется его уговаривать освободить нас, придется оставить ему продовольствие и платье. И теперь, услыхав приговор Мальмгрена, произнесенный над самим собой, я ждал, что слезы брызнут у него из глаз. Но глаза его были сухи. Плакал не он, плакал Мариано. Ах, мой друг Мариано, такой большой, крепкий человек, а нервы — как у девушки!
Но у меня крепкие нервы, и я должен был жить. Я сказал Мальмгрену: «Вы — наш начальник, мы обязаны вам подчиниться. Мы возьмем ваш провиант и ваше теплое платье. И мы пойдем к земле. У вас, вероятно, есть там близкие. Что должны мы им передать?»
Мальмгрен, подумав, отстегнул от пояса вот этот походный компас. «Это подарок матери. Я получил его, когда был еще мальчиком и любил бродить по горам родной Швеции. Ему много лет, столько же, сколько моей любви к путешествиям. Моя старушка всегда боялась за меня и говорила, что этот медный старый компас будет служить талисманом, с которым я пройду через все испытания. Верните его матерн и скажите, что ее благословение помогло мне пройти почти через все испытания…»
Мальмгрен протянул компас Мариано. Но компас взял я. Мариано мог только плакать, как девчонка. Мальмгрен обнял его и утешал, как ребенка. Он просил Мариано взять его теплое платье. Но для Мариано не было доводов разума. Он слушался только нервов и отрицательно мотал головой. Тогда я взял себе вещи Мальмгрена. В его мешке оказался еще полный месячный паек. Он был осмотрительнее нас и не съедал своей порции. Теперь он сказал: «Уходите! Уходите как можно скорее! Вам дорог каждый час. А мне торопиться уже некуда».
Мариано плакал. Я боялся, что он вообще останется около Мальмгрена, и пригрозил, что уйду один, забрав все продовольствие. Мы собрались. Нервный припадок отнял у Мариано много сил, и он стал плохо двигаться. Но когда мы собрались уходить, Мальмгрен остановил нас усталым движением руки.
«Прошу вас, — сказал он, — об услуге. Сделайте для меня то, на что имеет право человек. Это слабость, конечно, но слишком глубоки в нас корни земли. Мне хочется лежать в могиле, а не валяться здесь на льду. Вырубите яму. Я лягу в нее. При первом же шторме мое тело зальет водой, и я буду замурован в ледяной могиле. Право, друзья, эта работа не потребует от вас много времени…»
Мальмгрен отвернулся, и мне показалось, что на последних словах голос его дрогнул. Чтобы разогнать мрачное настроение, я попробовал пошутить: «Вы будете лежать, как глазированный фрукт».
Но Мальмгрен, видимо, не понял шутки. И мы с Мариано принялись за работу.
Исполнив его просьбу, мы пошли. Когда мы подходили к краю льдины, на которой находилась могила, мне пришлось крепко вцепиться в рукав Мариано, чтобы не дать ему сделать глупость. Над краем ямы, вырубленной нами, виднелся только профиль Мальмгрена».
На этом обрывался газетный подвал. Кто-то из слушателей протянул Свэну следующий номер, уже развернутый на том месте, где было продолжение корреспонденции, Свэн протянул было руку, но взгляд его был устремлен мимо газетного листа.
Свэн негромко проговорил:
— Извините, друзья… больше не хочется читать… Если бы дальше было написано про Мальмгрена, мне была бы интересно. А теперь, когда Мальмгрена, видите, уже нет, мне кажется, я знаю больше, чем мне хотелось бы знать… Я не хочу читать о таких, как Цаппи… — Он подумал и решительно повторил: — Нет, не хочу!
Он сердито скомкал непрочитанный номер газеты и отбросил его.
Кто-то негромко сказал:
— Продолжай же!
Свэн медленно покачал головой.
— Извините, друзья… право, больше не хочется читать. Если бы дальше говорилось о Мальмгрене — иное дело. Но ведь о нем сказано уже все… Все, до самого конца.
Свэн сложил газету, медленно провел ногтем по сгибам и хотел отложить ее в сторону, но один из слушателей удержал его руку:
— Погоди. Не сказано ли там кто он, этот Мальмгрен?
— Он?.. — Свэн поглядел на спрашивавшего так, словно был удивлен вопросом, и коротко ответил: — Человек!
— А те двое… они ведь… — слушатель пошевелил пальцами так, словно стряхивал с них что-то нечистое, и брезгливо выпятил губу.
— Угу.
— Действительно, — усмехнулся слушатель, — если дальше только о них… — Он взял из руки Свэна газету и, скомкав лист в своем большом кулаке, отшвырнул его в угол.
10
Когда выздоровевший Свэн приехал в Нью-Олесунд, он узнал о том, что Кнут Йенсен вывез с острова все меха, добытые им, Свэном, за два последних года охоты. Губернатор засвидетельствовал, что все было сделано по надлежащей форме: разрешение на вывоз и прочее. Свэн подумал было, что стоит дать на материк радиограмму о том, каким способом Йенсен получил с него шкурки, но раздумал: разве это не было его собственным промахом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29