Протянувшиеся вдоль фасадов витрины предлагали сразу несколько «горячих точек» – на выбор.
2 января, 15 часов 20 минут
– Товарищ полковник, разрешите обратиться! – Сутуловатый капитан линотделения, прикомандированный к оперативной группе вокзала, четко взял под козырек. – Установлено, что свидетель Вотрин Евгений Иванович тысяча девятьсот двадцать шестого года рождения, проживающий на Дубниковской улице, видел подозрительного мужчину, шедшего со стороны вокзала мимо багажного отделения первого января в пятом часу утра, о чем и докладываю на ваше распоряжение! – Капитан словно сошел со страниц милицейской повести: в своем длинном сообщении не сделал ни одной паузы, не допустил ни одного неуставного оборота и ни разу не перевел дух. Окончив рапорт, капитан лихо рванул руку к бедру и щелкнул сапогами. Холодилин слушал скептически, потом посмотрел на Блохина, пришедшего вместе с капитаном. Блохин напряженно молчал.
– Пригласите сюда.
– Он здесь, за дверью.
Свидетель оказался человеком средних лет, в джинсах, заштопанных на коленях грубыми мужскими стежками, со значком рационализатора на куртке.
– Вот вы, полковник, юрист, – заговорил он, прежде чем Холодилин задал ему вопрос, – можете вы мне сказать, почему разбор моего дела начали раньше, чем указано в повестке? И сколькими репликами в гражданском процессе могут обмениваться прокурор с ответчиком?
Блохин положил ему руку на плечо:
– Два слова о себе, пожалуйста… Почему первого января вы пошли на вокзал?
– Я и тридцать первого декабря ходил… А что делать?
Он жил один, рано вставал, ходил пить кофе на станцию. Работа в котельной посменно нарушила ход его физиологических часов. Вотрин по привычке каждую ночь приходил в вокзальный буфет, хотя еще в сентябре его уволили из котельной и теперь он судился по поводу восстановления на работу.
Холодилин ни разу не прервал сбивчивый рассказ слесаря, мысленно подыскивая объяснение странному костюму Вотрина, латкам на джинсах, значку, личной неустроенности – всем несоответствиям, вытекавшим из его рассказа.
– …Я не задерживаю?
– Пожалуйста, пожалуйста.
Рассказчиком Вотрин оказался плохим.
– Работал как все. Еще рационализацией занимался, – Вотрин показал на значок, – ни одного дня не болел. А когда завхозу понадобилось своего человека в котельную взять, вспомнили: инвалид, нельзя использовать на работе с механизмами… Да! А тут, значит, так было… Я иду мимо девятиэтажки. Пятый час, никого. Один только человек от вокзала. Знаете, где церковь за багажным двором? Трубы еще выведены из алтаря на крышу?
– Далеко он от вас прошел?
– Вот как вы сейчас сидите.
– Молодой?
– Лет за сорок, высокий. В форме.
– В форме? В какой?
– В какой, не помню. Голова своим забита. – Вотрин помолчал. – Как вы думаете, товарищ полковник, могут отменить решение суда, если нарушен принцип несменяемости судей?
2 января, 16 часов 20 минут
В винном отделе гастронома Денисов ничего не узнал – час неурочный: отсутствовали завсегдатаи. В «Березку» завотделом идти не посоветовала – кафе только открылось, не подобрался постоянный контингент. В кинотеатре шли «Озорные повороты».
По случаю демонстрации популярного фильма контролера в дверях не оказалось.
Темнело.
Все так до удивления не клеилось, что становилось смешно.
У палатки, торговавшей черствыми мучными деликатесами, Денисов увидел пьяненького мужичка – он приставал к прохожим с одним и тем же вопросом:
– Куда мне сейчас, товарищи? К законной или к незаконной?
– Конечно, к законной!
– Да-а, она опять пилить будет!
Инспектора мужичок обошел, обостренной интуицией пьяного почувствовал возможную от этой встречи неприятность.
Денисов просунул голову в окно палатки.
– Моего дружка не видела? Приветик!
Скучающая девица с припухлыми веками взглянула недоверчиво.
– Какого еще дружка?
– Здравствуй! Морячка, младшего лейтенанта! Пиво у тебя пьет. Вспомнила?
– Вспомнила. – Продавщица легла грудью на прилавок. – Боишься, потеряется?
– Приходится за ручку водить, – отшутился Денисов. – Не видела его сегодня?
– Может, видела. Что мне за это будет?
Вид у нее был плутоватый, но Денисов вдруг понял, что в устах этой скучающей девицы правда и должна выглядеть именно так – сильно замаскированной под ложь.
– Да я серьезно говорю.
– И я серьезно.
– Не шучу.
– Какие могут быть шутки!
Видя, что Денисов не собирается просить пива или клянчить взаймы, она успокоилась.
– Я ему электродрель принес, – Денисов назвал первое, что пришло в голову, – полки книжные вешать, а он ушел. И дрель возвращать надо. Давно его видела?
– Утром. Я как раз открывала. Он к парикмахерской шел.
– Туда?
Продавщица внимательно посмотрела на Денисова.
– Ты не угорел, милый? Да вот сзади тебя. За восьмым корпусом.
Как большинство моряков-северян, Денисов плохо плавал. Бегал отлично, через несколько секунд был уже в парикмахерской.
В мужском салоне никого не оказалось. В дамском юная парикмахерша делала начес своей коллеге. Громко играло радио. Иосиф Кобзон исполнял песню из «Семнадцати мгновений весны».
– Девочки, к вам моряк не заходил? Младший лейтенант?
Никто не ответил. Денисов знал песню – Кобзону оставалось еще два длиннющих куплета.
– Большая просьба…
– С утра никого, – шепнула появившаяся сзади пожилая уборщица, – весь день только и щиплют друг дружку.
Денисов бегом вернулся к палатке.
– Когда вы его перед этим видели? Давно?
– Вчера, перед закрытием. Ему, между прочим, еще цыганка гадала – я его поэтому и запомнила. – Волнение Денисова передалось продавщице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53