Мое счастье, что этой ночью ближе других к телефонному аппарату оказался именно он.
Рембо снял трубку не сразу. Может, посчитал, что звонит начальство.
—Алло! — Он с понта дремал.
Женский голос прокричал с надрывом:
—Алло! Это Петровка? У нас тут разбой в подъезде!..
Что подсказало Рембо заподозрить подвох? Смутила
первая ее фраза? Или истеричный крик…
А может, то, что для разбоя в подъезде рассвет — час неподходящий? Или то, что один из его оперев пока еще не вернулся с серьезного задания? И не звонил?..
—Петровка? — уже спокойнее крикнула девка.
—Херовка! — Рембо бросил трубку.
Через минуту тот же голос повторил атаку:
—У нас разбой! Это Петровка?
—Какая Петровка, сука? Дай поспать…
ДОМ РОСТОВЫХ
Обычно пустой, запущенный двор здания писательских союзов, известного также как Дом Ростовых, — именно в нем Лев Толстой устроил первый бал своей Наташе — с памятником литературному гению посредине поразил непривычной деловой суетой.
За время, что я не был на Поварской, многое вокруг изменилось.
У флигеля высокой иностранной комиссии, формировавшей когда-то писательские группы для зарубежных поездок, толпились какие-то люди. Это не были «инженеры человеческих душ», как когда-то назвал их Сталин, для которых поездки за казенный счет были наградой за угодничество и лояльность.
Пропущенные сквозь сито комиссии, они при первой же возможности катили по свету, беспрестанно жалуясь читателям на невыносимую тоску, которая охватывает их в первые же минуты после пересечения государственной границы социалистической родины.
Сегодня во флигеле располагалось небольшое уютное кафе, названное «Толедо» на испанский вкус. За оградой из искусственных цветов виднелись сервированные столики. Посетителей внутри было мало. За крайним столиком двое кавказцев вместе с симпатичной официанткой лениво баловались пивом.
Я заглянул, тут же вышел.
Мне хотелось убедиться в том, что я ушел от наружного наблюдения и слежка мне больше не угрожает.
У другого входа разгружали мини-автобус с бутылками айрана «Тан» — «Айран снимает похмельный синдром. Перед употреблением взболтать. Секрет кавказ ского долголетия».
Кафе «Толедо» во дворе оказалось не единственным.
По другую сторону памятника литературному классику виднелось еще несколько небольших уютных ресторанчиков и кафе. Новенький серебристый «Ниссан» ожидал кого-то у вывески «Армянская пицца». Рядом «Старый фаэтон» обещал разносолы армянской, русской и еврейской кухни, а чуть сбоку, на крыльце другого ресторана высилась опереточная фигура швейцара в цилиндре и во фраке с длиннющими фалдами.
Никого подозрительного я не заметил.
Вернувшись к Дому Ростовых, я потянул на себя сохранившуюся еще с прежних времен неказистую дверь и оказался в вестибюле здания писательских союзов, где еще десяток лет назад бушевали нешуточные страсти, за которыми, затаив дыхание, следила огромная читающая страна…
Властители дум, чьи имена были у всех на слуху, входя, сбрасывали с плеч на руки услужливых швейцаров легкие заветные дубленки и поднимались по белой мраморной лестнице в кабинеты писательских начальников.
Здесь была святая святых — главный штаб литера турной номенклатуры, и первым среди них был совсем не писатель, а человек из наших.
Обобщенный портрет последнего литературного начальника я как-то нашел в журнале. Известный поэт написал о нем: «Прилежный завхоз и палач, в ЧК про служивший и в МУРе, умел он сердечность сопрячь с презрением к литературе…»
Пенсионного вида вахтер с кипятильником в граненом стакане кивнул, увидев мое целлофанированное удостоверение члена литературного клуба, и снова взялся за заварку.
Я двинулся по второму этажу потемневшим от времени и затертости паркетом вдоль узкого коридора, давно некрашеные стены его были увешаны фотографиями именитых, и снова спустился, но уже по другой лестнице — черной. Короткий переход соединял входную дверь со стороны Поварской со зданием на Большой Никитской. Еще через несколько минут я был уже в ресторане Центрального Дома литераторов на другой улице, куда путь моим возможным преследователям был надежно перекрыт охраной…
— Я не надолго…
Рембо появился минут через десять. Первым делом взглянул на часы Через час с небольшим его ждали далеко отсюда, в другом конце Москвы…
За столиком выяснилось, что мы попали на Праздник молодого французского вина, начавшийся еще в октябре.
В меню значилась телятина «Орлов», перепела «Голицыно», лосось «Царь Николай», а также жареные телячьи гланды с рагу из белых грибов с соусом, коктейль из крабов и креветок «Мари Роуз» и другие не менее затейливо приготовленные и названные блюда. Сегодня здесь знакомили с традиционной русской кухней, присущей богатым домам прошлого.
Я заказал бутылку божоли, жюльены, малосольной маринованной семги, миноги, красной икры…
Рембо, прошедший в последние годы под руководством молодой жены что-то вроде курса подбора вина и закусок, несколько раз порывался меня поправить, но, в конце концов, махнул рукой. На минуту мы почувствовали себя, как прежде, ментами, просочившимися в писательский дом, чтобы обсудить предстоящее задержание или реализацию…
Вышколенный официант тут же принял у нас заказ.
Как не спешили, с минуту-другую поговорили о даче. Все сотрудники фирмы жили на одном большом дачном участке, купленном «Лайнсом», читай, Рембо. Все, кроме меня. Я же не изменял родному Расторгуеву.
Рембо много раз уговаривал меня взять соседний с ним участок. Сейчас продолжился старый разговор:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87