– Переложив вину на Джордана и убив его, Андрич расчистил место для устройства Мерсисайдской ветви своего мерзкого бизнеса.
– Только он не рассчитывал на то, что Танстолл обратит свой острый ум на эту проблему.
Услышав имя Танстолла, Рикмен не мог не улыбнуться.
– Но зачем сразу четверых?… – задался он вопросом. – Или Андрич использовал навязчивую идею прессы о расистских мотивах в качестве прикрытия, чтобы избавиться от нежелательных людей?
– Насколько мы поняли, он выполнял срочный заказ на четыре ближневосточных удостоверения личности, – пояснил Фостер. – Похоже, что эти четыре жертвы вскоре должны были получить статус беженцев.
– Необходимо еще раз опросить тех парнишек – Минки и компанию.
– Мы пытались. Они смертельно напуганы.
Рикмен понял. Даже если Андрич и не угрожал им, достаточно было включить телевизор, чтобы понять, что в том доме произошло массовое убийство.
– Зато теперь, зная о существовании югославского следа, мы запросили Интерпол о проведении розыска по отпечаткам пальцев парня, подстреленного на кладбище группой быстрого реагирования.
– Что по отпечаткам с… – Рикмен не смог закончить.
– Отпечатки, снятые с Грейс?
Рикмен с трудом кивнул.
– Отправили и их. – Ли помолчал, не в силах посмотреть другу в лицо. – Тони Мэйли полагает, что они получили хорошие образцы с сигаретных окурков, найденных на кладбище. Надеемся, что это отпечатки киллера.
– Окурки могло оставить местное хулиганье, подновлявшее свои непристойные граффити, а могла и Дезире – она курит, – заметил Рикмен.
Фостер пожал плечами:
– Ты прав. Однако, если мы сможем исключить хулиганов и проститутку, это уже кое-что.
– Конечно. – Двадцать четыре часа назад у них не было и этого. Тут Рикмену пришла в голову новая мысль. – Интерпол не сможет провести пробу на перекрестную совместимость ДНК, – сказал он, готовый снова впасть в отчаяние.
– Но если они установят личность парня с кладбища по его отпечаткам пальцев, если они смогут связать его с Андричем…
Рикмен следовал цепи рассуждений Фостера:
– Тогда мы, по крайней мере, сможем арестовать Андрича по подозрению.
Когда Фостер уже собрался уходить, Рикмен задал последний вопрос:
– Что думает старший инспектор по поводу твоей неизвестно откуда взявшейся информации?
Фостер пожал плечами:
– Он об этом не упоминал.
– Понятно. Послушай, Ли… Я понимаю, что не вовремя, но хочу, чтобы ты знал – я очень признателен за то, что ты для меня делаешь.
Он удивлял Фостера уже много раз за последние две недели, и вот сейчас опять удивил. Смущенный этим проявлением чувств, Фостер сжал Рикмену плечо и посмотрел в лицо:
– Тебе не следует перемогать это в одиночку, Джефф. Повидайся с родными, расскажи им. Позволь им помочь тебе.
Как мог Рикмен объяснить Фостеру, что его брат – почти чужой ему человек, да еще и полусумасшедший после катастрофы? Что жена брата не имеет ни минуты покоя, понимая, что может потерять мужа так же безвозвратно, как если бы его жизнь оборвалась в ночь аварии? Разве Рикмен имел право еще добавить ей тревоги?
Он кивнул:
– Я подумаю над этим.
Фостер внимательно посмотрел на него, будто пытался прочитать его мысли.
– Тебе бы изжить из себя ярость, Джефф. Она тебя просто изматывает, – сказал он наконец.
Рикмену пришло на ум, что Фостер, вероятно, неспроста это говорит. Тот никогда особенно не распространялся о своей воинской службе, но Рикмен знал, что его друг участвовал в боевых действиях.
– Я не могу избавиться от нее, Ли. Пока не могу, – ответил он.
Только ярость сейчас и держала его – избавься он от нее, так, наверно, развалится на части.
Он посмотрел, как Фостер отъехал от дома, и устало потащился в гостиную. Аромат карри наполнял все помещение. Он сложил пустые картонки на поднос и вынес во двор, в мусорный контейнер. Ночь была темной и безлунной, небо щедро усыпано звездами. Он долго стоял, глядя вверх на их тоскливый свет, пока холод не пробрал до костей и убаюканные тишиной ночные звуки не начали шелестеть вокруг.
На душе немного полегчало. Обжигающий жар потери смягчился до ноющей боли, пульсирующей вместе с сердцем. Спад напряжения принес огромную усталость. Он наконец-то захотел спать.
Дом был наполнен усыпляющим теплом. Забраться наверх, казалось, не хватит сил, но он преодолел лестницу ступенька за ступенькой и рухнул на постель одетым. Представил, что Грейс в ванной, на подоконнике горят ароматические свечи, а радио играет что-то мелодичное и успокаивающее.
Но в голову настойчиво лезли иные воспоминания: мертвая Грейс. Ее шея под невозможным углом. Ее лицо закутано в пластик. Он дрожал, стонал, силился вызвать в памяти один из дней прошлой осени, когда Грейс сгребала на лужайке листья. Воинственная сосредоточенность на ее лице удивила его так, что он расхохотался, и Грейс налетела на него как регбист, завалила в огромную разноцветную кучу.
Мысли плыли, бессвязные и тягостные, но уже не такие мучительные, как раньше. Боль притупляли вспыхивающие перед глазами картинки: Грейс, возмущенная его смехом… Грейс сама хохочет, падает, роняет его, листья переплелись с золотыми прядями ее чудесных волос… Он уснул.
Глухой удар.
Рикмен проснулся мгновенно. Что это он слышал? Грейс! Возбужденный, радостный, он скатился с кровати. Шагнул в темноту. Замер как вкопанный.
Грейс мертва.
И опять – преследовавший его каждую минуту чудовищный образ: Грейс, ее голова и руки запечатаны в пластиковые пакеты. Боль удвоилась.
Невозможно дышать. Воздуха не хватает.
Шатаясь, он добрался до ванной, и его вырвало в унитаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114