Ладно, жду, чем скорее, тем лучше.
Маневич запихнул телефонную трубку в настенную держалку, пододвинул поближе чашку с кофе, сжал губы и задумался. Он явно размышлял, как преподнести Лизавете неприятные вести.
Как и положено романтику, Маневич считал, что женщин следует всячески оберегать, даже если эти женщины – коллеги. Именно поэтому он крайне неодобрительно относился к дамским попыткам проникнуть в стройные ряды криминальных репортеров или вести самостоятельные расследования. Для Лизаветы он временами делал исключение. Но только временами.
Саша достал сигареты, не спросив разрешения, закурил и наконец решился:
– Загадочная получается история… Кстати, твой крепыш – это и есть мой знакомый в вашем Центральном РУВД. Как я сразу не догадался по твоему рассказу! Он действительно обожает играть со словом «значит». Серега к тебе случайно попал, дежурил… Но дело в другом…
Лизавета, сидевшая за столом напротив, улыбнулась одними глазами, подбадривая и давая понять – мол, знаю, тебе твой источник поведал не только и не столько о своем дежурстве.
– Да, да, ты права, – заторопился Маневич, – они уже закрыли дело. Ну, не закрыли, а положили на полку. Не по собственной инициативе. Позвонили. Серега не знает, кто именно. Но кто-то влиятельный, кто-то весьма сильный, способный построить по стойке «смирно» начальника РУВД, полковника милиции. Позвонили и велели погромом у тебя особо не заниматься. Вот такой поворот…
Лизавета встала, сбросила на пол разнежившегося кота и принялась хлопотать – вдруг вспомнила, что они с Сашей не ели с самого утра.
– Серега обещал разведать, кто и откуда звонил. Но говорит, что трудно… – Помолчав, Саша спросил: – И что ты по этому поводу думаешь?
– Думаю, что у нас все больше информации к размышлению, – ответила Лизавета и поставила на стол блюдо с бутербродами и очередную джезву с кофе.
Прежде чем размышлять, следует перекусить.

ВЕСЕННИЕ КАНИКУЛЫ

– Я не знаю, о чем писать… Там глупости говорили. О глупостях я писать не буду! – Лидочка начала жаловаться, еще не открыв двери.
Лизавета с трудом сдержала стон. Пятница, вечер, все измотаны, у всех нервы на пределе. Точнее, не у всех, а только у тех, кому не удалось еще в юности заразиться инфекцией со звучным названием «пофигизм», переболеть, выздороветь и в результате избавиться от собственно нервов и от неприятностей, с ними связанных.
Лидочка, дитя века, вплыла в Лизаветину комнату горделиво и медленно, словно римская галера, входящая в гавань давно покоренного италийского городка.
Сегодня утром Лизавета и Лана Верейская долго перебирали подготовленные корреспондентами и службой информации темы. Горячая пора, за каждой темой и каждым сюжетом – выборы, выборы и еще раз выборы.
Забастовка учителей – с призывом к кандидатам в президенты. Круглый стол, посвященный налогообложению, – с советами, адресованными потенциальному президенту. Медицинский форум – та же история, плюс просьбы всяческих даров и пожертвований больницам, детсадам и богадельням. Все культурные мероприятия, выставки, концерты и спектакли – почти без исключений – организованы теми или иными политическими движениями. Даже крутой, лохматый и бородатый авангард, устроители хеппенингов и перформансов, развешивали утюги на Дворцовой площади или гудели пожарными сиренами на Алексеевском равелине Петропавловской крепости не просто так, а за «своих» претендентов, выбираемых по принципу наименьшего рейтинга.
«Петербургским новостям», в соответствии с распоряжением вышестоящего начальства, было строго-настрого заказано в той или иной форме участвовать в предвыборной агитации и пропаганде. Как на президентских выборах, так и на довыборах в Думу. Между тем все запланированные события, кроме автотранспортных происшествий, ограблений и убийств, были патентованно предвыборными.
Лана Верейская крутила листки со списком репортажей, возмущалась и думала, чем заполнять эфир. Лизавета стояла рядом и думала о том же. Вот они вместе и сочинили сюжет для Лидочки и юного практиканта Мишеньки.
Их отправили проехаться по местным предвыборным штабам кандидатов. «Посмотрите, чем занимаются, спросите, как настроение, узнайте, о чем думают», – напутствовала корреспондентов Лана Верейская, а Лизавета вручила посланцам адреса предвыборных штабов и список вопросов.
Первым вернулся юный честолюбивый практикант. Он самоуверенно заявил, что все в порядке, и теперь, получив по полной программе от выпускающего редактора, переделывал уже третий вариант текста. Лана Верейская строга, у нее не пошалишь, не проскочишь на арапа с несогласованными подлежащими и сказуемыми и с путаницей в падежах.
Наконец явилась Лидочка, которую Светлана Владимировна уже начала ругать предвыборной маркитанткой, увязавшейся за президентским штабным обозом.
– Нет, это невозможно, они все какие-то странные и глупые. – Лидочка бросила сумочку в гостевое кресло и расстегнула куртку из красного искусственного меха. Куртка не имела никакого отношения к борьбе «зеленых» за гуманное отношение к братьям меньшим, просто Лидочка любила все яркое и броское. – Ну объясни, как можно писать о всякой дури! – Она по-балетному всплеснула руками и грузно плюхнулась рядом с сумочкой.
– Что невозможно? – Лизавета повернулась к раскинувшейся на диване, словно примадонна, журналистке и приготовилась долго и безуспешно растолковывать не любящей «всякую дурь» акулке пера, что профессия, которую она выбрала, предполагает умение писать обо всем, что происходит, – об утратах и свершениях, о подвигах и подлостях, о преступлениях и о научных открытиях, в том числе и о «дури».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115