– Как закрывает! Как его можно закрывать, если его только открыли? Тут же все непонятно! Они что, суки, этого не видят? Или хотят поскорее прикрыть свою задницу? – не сдержалась Лизавета. Саша от удивления даже вскочил с дивана – Зорина не любила открытую брань и всегда ставила на место любителей ненормативной лексики. А тут… Впрочем, понять можно: за годы работы на телевидении Лизавета так и не привыкла к тому, что подход к расследованию «глухих» дел – а именно таким было, с точки зрения отделения, исчезновение студийного гримера, – мягко говоря, отличался своеобразием. Ведь Лизавета не специализировалась на криминале, а занималась им параллельно с прочими темами. Саша воспринимал все спокойнее. Что поделаешь, жизнь – не сахар…
– Конечно, подозрительно, кто спорит! У тебя курят? – спросил Саша. Лизавета время от времени бросала курить и начинала безжалостно гонять курильщиков из комнаты. Сейчас был период «некурения», но для дорогих друзей она всегда делала исключение.
– Кури!
Саша вытянул из кармана операторского жилета пачку своих любимых «Лаки страйк», щелкнул бензиновой «Зиппо», глубоко затянулся и продолжал:
– История, кто спорит, не бей лежачего. Тело нашли три дня назад, жэковские рабочие пришли выкачивать воду из подвала, приспособили помпу и… побежали в милицию. Это совсем другое отделение, в центре, пятое или… не знаю. Те не сразу прошлись по ориентировкам на пропавших. А когда их достали, сразу наткнулись на Леночкину фотографию и приметы. Я говорю: дознаватель молодец, быстро сработал. Описание-то приметное. И все до мелочей, включая одежду, совпало. Потом экспертиза, хорошо, что ее быстро провели, патологоанатомы сейчас завалены горами трупов. Вывод однозначный – естественная смерть, инсульт. А раз есть тело и нет признаков насильственной смерти…
Лизавета оборвала коллегу:
– То есть твой приятный парень полагает, что дело обстояло следующим образом: замужняя женщина, не бродяжка, не шлюшка, уезжает в командировку, потом возвращается в город, идет в подвал, расположенный далеко от дома и залитый водой. Там ее неожиданно настигает инсульт, и она умирает в подвале и в одиночестве. А поскольку рядом вода, то падает в воду! Так, что ли? Это похлеще, чем инфаркт в буфете. Причем мы с тобой знаем, что она была не одна. С ней был этот Целуев. По крайней мере, у нас нет никаких оснований считать, что они простились при въезде в город. Зато есть все основания считать, что Целуев пытался втянуть Леночку в не очень понятную историю, где требуется портретный грим. А ты спокойненько соглашаешься, что дело можно закрыть! Хороший подход, удобный! Не хлопотный! – Лизавета тоже вскочила. Теперь они стояли друг против друга, глаза в глаза. Маневич явно чувствовал себя неуютно.
– Что ты меня за капитализм агитируешь! – Он поискал глазами пепельницу, не нашел и раздавил окурок в стоявшей на Лизаветином столе гильзе. Эту гильзу от боеприпаса к знаменитому ракетному комплексу «Тунгуска» он сам привез ей как сувенир с испытательных стрельб на полигоне «Ржевка». – И ребенок разобрался бы, что дело нечисто. Да только нет юридических оснований тянуть дело. Нет!
Лизавета, услышав это его «нет», махнула рукой и уткнулась в компьютер.
Саша и сам знал, что лукавит. Дело закрывали потому, что нашелся формальный повод избавиться от очевидного «глухаря», способного испортить статистику за месяц или даже за квартал. А нынешнее милицейское руководство за статистику взялось вполне серьезно. Маневич подошел поближе и сказал тихо, но твердо:
– Они не совсем правы, я понимаю… Что ты на меня-то взъелась?
– Я не взъелась, мне работать надо, – сухо ответила Лизавета. Ей не нравилось, когда ее держали за «болвана в старом польском преферансе», а Сашина манера всегда защищать милиционеров попросту раздражала. Их служба, конечно, и опасна и трудна, но уж слишком часто не видна. И на первый взгляд, и позже.
Саша сразу потускнел.
– Да попробую я, попробую что-нибудь сделать. Как из Москвы вернусь. Мне наш Борюсик подписал командировку. Я его уговорил.
Шеф-редактора они называли «наш Борюсик», в отличие от просто «Борюсика», так именовали куда более высокопоставленную персону – деда-президента.
Раньше начальник «Петербургских новостей» подписывал командировки с легкостью необычайной, особенно своим фаворитам: в Ташкент – пожалуйста, в Омск-Томск-Красноярск – бога ради, в Хабаровск-Биробиджан-Владивосток – сколько угодно. Командировки очень скоро превратились в обыкновенный туризм, в поездки по местам былой журналистской славы или в семейные путешествия. Привезенные репортажи более всего походили на путевые заметки: вот завод, вот порт, вот город, основанный Ярославом Мудрым. Первой взбунтовалась бухгалтерия. И теперь даже для того, чтобы поехать в Москву, требовали жесткое обоснование командировки. Что-нибудь эпохальное.
– Что ты ему наплел?
– Я аккредитовался на подписание Союза с Белоруссией. Это оказалось проще, чем я думал. Перегоню репортаж и задержусь на пару дней. Дума ведь заседает, несмотря на демарш меньшинства. Мессир Зотов там, мессир Поливанов, думаю, тоже. Заодно попытаюсь выйти на врачей из этого парламентского центра.
– Они, наверное, из ЦКБ. – Лизавета не удержалась и принялась советовать. – Впрочем, не мне тебя учить. Сам сориентируешься. – Потом она опять вспомнила про закрывающееся дело о смерти Леночки и отвернулась.
– А этим я займусь, честное слово. Как вернусь – так сразу! – повторил обещание Саша.
– Не понимаю, зачем ждать? Ты когда уезжаешь? Сегодня?
– Нет, завтра вечером.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115