в том, что они ненавидят друг друга, сомнений не было. Еще она думала о том, как частная ненависть влияет на судьбы стран и народов.
Подножка при поступлении в аспирантуру, еще пара столь же локальных гадостей. В результате два ученых готовы разодрать один другого на кусочки, словно маралы в ходе брачных игр. Волею судьбы оба крутятся в сфере политики, оба так или иначе связаны с крупными деятелями. А ведь все социологические прогнозы, политологические советы и стратегические научные концепции зависят и от личных отношений совершенно малозначительных граждан. Консультант А, нанятый политиком Б, ненавидит консультанта В, который работает уже на политика Г. В результате Б и Г передрались и готовы палить друг в друга из пушек. А один из них сидит в парламенте. А другой… Всю пальбу, получается, подстроил консультант, написавший патрону в докладной, что научно-объективно Г – его конкурент по жизни и к тому же крайне любим народными массами, следовательно, его лучше убрать. Мысленно нарисовав гипотетическую пружину, которая правит миром, Лизавета ужаснулась: «Боже, что я несу?!» Ужасаться и бредить в том же духе далее не получилось – вернулся Игорь Кокошкин. Грузно опустившись на хрупкий стульчик, он сделал вид, что забыл, о чем шла речь:
– О чем мы говорили?
Тему беседы Лизавета не забывала ни при каких обстоятельствах.
– О столичных заказах, которые перепадали…
– Вот именно, что перепадали… Все дело в связях: кто кого кому порекомендовал. Олежек тут был в порядке. А московский заказ…
Лизавете надоело его нытье:
– Вы и на местных неплохо зарабатываете. То Думу выбирают, то Законодательное собрание, то губернатора. Так что не бедствуете!
– Оно, конечно, так, – согласился вечно печальный Кокошкин, – но почему-то на моем счете в банке нулей меньше, чем у Целуева.
– Кто ж виноват, что он лучше работает!
Комплимент врагу выбил психолога из привычного грустного равновесия:
– Кто? Он? Да он элементарных приемов не знает, хватается за что попало и цены заламывает. У нас, к сожалению, пока еще думают, что раз дорого, значит, хорошо. Хотя сейчас уже начинают разбираться, что Олежек за фрукт и с чем его едят. Он ведь полез совсем в странные истории. Готовит невесть что. Нанимает специалистов втемную! – Кокошкин прищурил левый глаз, а правый и вовсе закрыл, дабы развеять все Лизаветины сомнения относительно моральной чистоплотности и научной состоятельности его коллеги.
– Это в каком смысле – «втемную»?.. – Лизавета выпрямилась и внутренне напряглась, почувствовав, что они добрались до горячего и она все же узнает, почему Целуев так странно общался с Сашей Маневичем во время неполучившегося интервью. – Как можно нанять специалиста, не объяснив ему, что делать? И если втемную, то как вы об этом узнали?
– Слухи просачиваются… – Кокошкин опять принялся терзать стакан. – В нашем деле принято хвастаться заказами и клиентами. А он делает какую-то работу, приглашает разных специалистов, но никто не знает, на кого он пашет.
– Ну, в политике есть и совсекретные области. Кроме коммерческой, бывают еще политические тайны. Может, его клиент готовит оружие возмездия и не хочет раньше времени светиться?
– Может. Только странное оно, это оружие. Олег нанимает мастеров по сценической речи и сценодвижению. А еще за хорошие деньги он заказал у одного фотокора серию непонятных снимков. Мы как-то пили с этим парнем, так он сам удивлялся: ему оплатили командировки, и он снимал лидеров разных партий и движений, в том числе кандидатов в президенты, но нужно было снимать только движение: идет, садится в машину, выходит из самолета.
– Ну и что? – Лизавета с трудом разыгрывала равнодушие.
– Парадокс: парень не знает, что и зачем снимает. Учителя сами не знают, кого учат и зачем. Я тут приглашал недавно педагога – надо было позаниматься речью с доверенным лицом одного кандидата в Петербурге, тот не говорил, а мямлил. Эту женщину, педагога, я давно знаю, классная училка, просто волшебница, два урока – и вместо мямли получается Цицерон, причем безо всяких камешков.
– Камешки использовал Демосфен, – осторожно поправила психолога Лизавета. Но Кокошкин был слишком увлечен повествованием.
– Не важно. Речевик, старорежимная такая тетечка, в пенсне и крахмальной блузке с рюшами, рассказала мне, что недели две назад учила неизвестного ей типа говорить точно так же, как другой столь же неизвестный ей тип.
– То есть? – ошалело переспросила Лизавета.
– То и есть. Я сам обалдел. Ей показали видеопленку, на которой сидел, ходил, говорил абсолютно незнакомый ей мужчина, и попросили научить говорить точно так же другого парня. Потом предъявили парня.
– А она?
– Что – она! Она научила. Я же сказал, волшебница. Вот такие причуды. – Кокошкин горестно вздохнул. – И если вы считаете, что здесь все чисто, то…
Лизавета так не считала, но вдаваться в подробности ей не хотелось. Она допила вино и принялась прощаться:
– Спасибо за помощь. Ничего не возразишь, необычный заказ у вашего Целуева.
– Он такой же мой, как и ваш, – буркнул Кокошкин. – Минуту, я вас провожу.
Психолог допил вторую дозу коньяка и заторопился следом за девушкой.
Галантный президент фирмы «Перигор» довел Лизавету до телецентра. О странностях Целуева они больше не говорили. Теперь болтовня была вполне светской, но с политическим уклоном. Попрощались на паперти – так весь Петербург называет ступени у телевизионного центра. Название утвердилось после памятных митингов в поддержку «Секунд», когда старушки подбрасывали в костры не традиционные во времена сожжения Яна Гуса вязанки хвороста, а целые бревна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115