– О, сейчас как раз очень удобно.
Римо закрыл за собой дверь.
– В чем дело? – спросил тренер. – Что за прихоть? Такой поздний час. Вы ужасно выглядите.
– Я хочу сыграть в шахматы.
– Ну, – сказал со вздохом Сторс, – если настаиваете… Позвольте, я помогу вам снять пиджак.
Римо обошелся без посторонней помощи, хотя при этом что-то треснуло, и оторвался рукав. Он заметил, что кисти рук покраснели и распухли.
Посередине комнаты на голом паркетном полу стояла шахматная доска на металлических ножках. С ней намертво были соединены два дубовых кресла с массивными подлокотниками.
– Садитесь, мистер Пелхэм. Сейчас я расставлю фигуры.
– Не надо, сойдет и так. Я буду играть белыми.
– Но ведь невозможно выиграть с одним королем!
Из кармана рубашки Римо достал белого ферзя, который был зажат в мертвой ладони Деборы.
– У меня есть еще ферзь, – сказал он. – Этого достаточно.
Римо положил руки на подлокотники. Под правым запястьем он почувствовал холод металла, поглощающего тепло руки. Он взял с доски своего короля, как бы разглядывая фигуру, и украдкой взглянул на подлокотник. Там были три малюсеньких металлических кружочка, погруженные в дерево, с отверстиями посередине диаметром с иглу. «Вот оно что, – сообразил Римо. – Нокаутирующий укол. Наркотики!»
Сторс уселся напротив Римо.
– Интересное положение сложилось после сицилийского дебюта. Вам знакома сицилийская игра?
– Конечно. Сицилийцы воевали на стороне нацистов. Им в обязанность вменялось вести подсчет детей, изнасилованных гитлеровскими бандитами.
Римо улыбнулся, подавляя желание протянуть руку и раздавить пальцами адамово яблоко Сторса. Дебора была здесь. Сидела в этом кресле, смотрела Сторсу в глаза, испытывая отвращение к нему и к тому, что он олицетворял, но долг – превыше всего. Она проиграла партию. И потеряла жизнь. Жизнь не вернешь. Но партию еще можно спасти. И хоть как-то оправдать ее жизнь и ее смерть.
– Ваш ход, Сторс, – сказал Римо.
Сторс подвинул пешку на одно поле вперед.
– Пешки, – произнес он. – Маленькие человечки на шахматной доске. Но иногда они становятся тяжелыми фигурами, самыми опасными для соперника.
– Особенно если они, как нацисты, воюют с детьми и женщинами. Тогда они по-настоящему опасны.
Лицо Сторса покраснело. Он собрался что-то сказать, но тут в комнату вошла его дочь. На ней была короткая красная юбка и белый свитер, под которым не было бюстгальтера. Сквозь ткань просвечивали темные соски. Увидев Римо, она облизнула верхнюю губу, в глазах появился диковатый блеск, словно внутри вспыхнул свет, и сквозь отверстия зрачков наружу выбиваются огоньки.
– Анна, у нас нежданный гость. Приготовь, пожалуйста, вам что-нибудь перекусить.
– Хорошо, отец, – сказала она и снова посмотрела на Римо. – Что бы вы хотели?
– Сойдет все, что есть в доме. Детская кровь. Чипсы из абажуров с соусом из цианистого калия. Героиновый лимонад. Все, к чему вы привыкли.
От замешательства ее лицо поглупело. Сторс сказал:
– Наш гость – большой шутник. Приготовь то, что обычно. И поскорее.
– У меня создалось впечатление, мистер Пелхэм, – произнес Сторс, когда его дочь вышла, – что вы желаете поговорить о нацизме.
– Да, меня всегда интересовало безумие, – сказал Римо.
– Единственное безумие в том, что мы проиграли.
– Рад слышать, что вы сказали «мы», – заметил Римо. – А проиграли вы потому, что растратили силу, атакуя с упорством маньяков второстепенные цели. Настоящая сила – у американцев, которых даже ненависть не заставит гнать людей в печи. Поэтому мы побеждаем. А засранцы вроде вас, безумные ненавистники всегда проигрывают.
– Мой дорогой мистер Пелхэм, историю пишут победители, – сказал Сторс, и Римо заметил, что его палец потянулся к кнопке на ручке кресла.
Он понимал, что сейчас иглы вонзятся ему в запястье, он получит дозу наркотиков и станет беспомощным.
Сколько несчастных побывало здесь до него? Но вряд ли среди них попадались люди с мгновенной реакцией, способные поймать двумя пальцами муху на лету. Настал час, и Римо Уильямс вместе со своими грозными талантами оказался лицом к лицу с этим маньяком, кошмарным порождением чудовищного зла.
Рука Сторса сжала ручку кресла. Римо сосредоточил всю свою чувствительность на правом запястье. Сначала кожа ощутила легкое прикосновение игл. Все ощущалось словно при замедленной съемке. Вот три иглы коснулись кожи. Кожа прогнулась, как тонкий слой травы и мха, покрывающий болото, прогибается под давлением палки. Иглы не отступали. Затем кожа не выдержала и поддалась, поглотив кончики иголок. Теперь иглы продолжили путь и скоро отдадут наркотический сек. Затем жертва должна отреагировать – потереть руку.
Таков был их сценарий для жертвы. Но в кресле сидел Римо Уильямс, а он не собирался становиться жертвой.
На миллиметр приподняв незаметно для Сторса руку, дабы не получить полную дозу, Римо затем демонстративно потер тыльную сторону запястья. Почувствовав легкое головокружение, он ускорил внутренние ритмы организма, чтобы справиться с полученной – хотя и ничтожной, но все же – дозой наркотика. Уронил голову на грудь.
– Ты хотел меня обыграть, да? – послышался голос Сторса. Кресло нациста отодвинулось от стола. Римо услышал, как Сторс приближается. Он врач, сейчас он заглянет Римо в глаза. Крепко сомкнув веки, Римо в уме сфокусировал взгляд на воображаемом самолете, летящем в солнечном летнем небе на расстоянии многих миль. Он почувствовал, что палец отработанным движением приподнимает ему веко. Яркий свет должен был заставить зрачок сократиться, но вид реактивного самолета в полуденном небе уже сделал это, и Сторс, довольно хмыкнув, отпустил веко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47