Но все равно, это только полицейский, да он и не успеет ничего предпринять. Доктор Ганс Фрихтманн позволил себе слегка пожалеть о том, что ему не удастся пробыть здесь достаточно долго, чтобы преподать окончательный урок этому Римо Пелхэму.
Глава двадцать вторая
Сначала он нашел записку.
Деборы не было дома. Дверь была незаперта, коттедж пуст, а на столе – записка в конверте с его именем. Стерва. Маленькая еврейская мерзавка. Проститутка. А Римо-то умереть был готов, лишь бы с ней переспать. Она, наверное, берет за это шекели.
Смит был прав. Римо так быстро катится вниз, что не в состоянии правильно оценивать события. Она поманила его и обошла стороной. Быстро и ловко.
Что ж, он ее разыщет. Разыщет мисс «Быстро и ловко» и сломает ей руку. Чтобы знала, крошка, что не так уж ты хороша. Нет. Ерунда. Он прочтет записку и уйдет. А ежели когда-нибудь ее встретит, то убьет, поскольку она его узнает.
Он вскрыл конверт и принялся читать, не включая свет, довольствуясь пробивающимися в окно предзакатными лучами солнца.
"Дорогой Римо!
(О, что за дрянь! Стерва.)
«Я не сказала тебе, почему я так любила Конна Макклири.»
(Потому что он тебя, наверное, поимел в возрасте трех лет.)
«Я была некрасивым ребенком, вся в веснушках. А дети, как тебе известно, могут быть жестокими».
(Как будто женщины не могут – ха!)
"Дети издевались надо мной из-за веснушек. У меня было прозвище, что-то вроде «обрызганная дерьмом».
(Молодцы, сразу ее разгадали!)
"Однажды Конн услышал, как меня дразнят. Он сделал удивленное лицо и сказал: – Ты знаешь, что женщина без веснушек словно ночь без звезд? – Другие дети, конечно, спросили, а девочки? А он ответил, что девочка – это заря жизни, это красота предстоящего дня. Она так прекрасна, что люди не видят этой красоты, как невозможно рассмотреть сияющее солнце. С этого, по-моему, и началось. Я стала верить, что вырасту красивой, а это много значит. Мне этот разговор вскружил голову. Конн, скорее всего, говорил все это в шутку, но такие слова не забываются. Так или иначе, Римо, я выросла в семье, где отец очень часто отсутствовал. И хотя он не желал такой жизни для меня, вышло наоборот. Наверное, мне суждено была такая жизнь, а может, я сама ее выбрала. Когда насмотришься на руки людей с вытатуированными номерами и наслушаешься их рассказов, начинаешь понимать, чему стоит посвятить себя.
Вот что привело меня сюда. Один из них. Ты слышал когда-нибудь о Гансе Фрихтманне? О палаче из Треблинки? Знай, он здесь, в Форуме.
Мне не следует об этом рассказывать, но теперь уже все равно. С тех пор, как мы с тобой встретились, я наделала столько ошибок, что эти строки уже не имеют значения. Я люблю тебя, Римо. Если мы встретимся опять, я буду и тогда безнадежно влюблена в тебя. А это возможно, потому что ты – тот, кто ты есть, а я – та, кто я есть. Или я пытаюсь обмануть самое себя, стараясь поверить в то, что ты меня не обманывал? Если – да, то я это только приветствую. Даже если твоя любовь – ложь, я сохраню ее до своей последней ночи, ночи без звезд.
Мне кажется, все мы несем свои истории, как несут крест, а к судьбе относимся по-дурацки. Но время от времени приходится поддаваться логике. А логика теперешней ситуации такова, что наша любовь нас погубит. Стряхнуть с себя наши обязанности, как стряхивают пыль? Но этого мы сделать не вправе. Бешеные псы носятся по миру, и на благо тех, кого мы любим, нужно их выслеживать, стараясь сохранять гуманность и подавляя желание бороться с ними, как собака с собакой.
Мы дали друг другу только по часу времени и обещание. Давай благодарно сохраним это в душах. Ты добрый, хороший и, на самом деле, нежный. Дорогой, не давай своим врагам уничтожить в тебе это. Если мы сохраним в себе доброту, то я уверена – как уверена в том, что Иордан течет – мы снова встретимся. Встретимся утром, которое никогда не кончится. Это обещание, и мы обязаны его выполнить, Я люблю тебя, Римо.
Дебора".
Черт! Что за женщина! Конечно, она его любила. Иначе не назвала бы добрым, хорошим и нежным. Полнейшая ерунда. Римо прочел письмо еще раз и почувствовал себя очень хорошо. Затем разорвал его и, поскольку предосторожность есть предосторожность, сжег клочки бумаги.
Она, очевидно, заканчивает задание, и Римо болезненно осознал, что будет только мешать. Поэтому проще всего отправиться в Дейтон, купить билет до Чикаго, а потом отыскать человека, хоть слегка на него похожего и с паспортом. А затем добрый, хороший и нежный Римо прикончит несчастного и отправится в Израиль, в этот город в пустыне Негев.
Он приедет туда, разыщет ее родителей и станет ждать. Он попросит их в письмах упомянуть некоторые фразы из ее записки. И она примчится домой. А его найдет КЮРЕ… Ничего, что-нибудь придумаем. Надоели размышления, доводы и контрдоводы. Черт, может разыскать ее сейчас и уехать вдвоем? Римо подождал, пока сгорит последний клочок бумаги, и направился к выходу, но случайно налетел на дверь. Черт с ней, наткнуться на дверь может каждый.
Римо устал, очень устал. Его утомляло солнце, его утомляла ходьба. Он спотыкался. Слишком долгим и слишком сильным было напряжение, и силы были на исходе. Он покрылся потом, настоящим потом от послеобеденной жары. Он еще раз споткнулся.
Подняв глаза, Римо увидел перед собой офис Брюстера. Он отдохнет там немного, а потом уйдет. В дверях стояла Стефани, но разговаривать не было сил. Он хотел погладить девочку по голове, но необъяснимым образом промахнулся и во весь рост растянулся на ковре из шкуры белого медведя. Он подполз к кушетке и, подтянувшись, устроился на ней. Вокруг все плыло куда-то в прохладе кондиционированного воздуха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47