Среди них была одна из наших, наша Сестра. Да-да, позволь-ка мне перенестись сознанием к этой сцене.
Кэти закрыла глаза и сжала пальцами виски.
— Да, с ним был азиат. Азиат был очень милый. Девушка тоже была милая. А он был отрицательный. Да. И мне надо было бы быть умнее и не устраивать пресс-конференцию, когда он тут, рядом. Мне следовало бы перенести ее.
— Итак, ты нашла ту отрицательную силу, которая привела тебя сюда.
— Да, — продолжала Кэти. — Он просто излучал отрицательную энергию. А я не обратила на это внимания и поплатилась за это.
— У него были темные глаза?
— Да. Да. Я их вижу. Красивый. Высокие скулы.
— А запястья? Как выглядели его запястья?
— Толстые. Очень толстые запястья, как будто пальцы растут прямо из предплечья.
— Ох, — вздохнул Рубин и сунул руку в карман брюк, где у него была коробочка с таблетками.
Не глядя, он принял сразу две. Потом еще одну. Потом еще и еще — пока таблетки не заглушили чувство панического страха, охватившего все его существо.
— Он хотел знать, не поможем ли мы ему справиться со свидетелем. Он сказал, что против него заведено уголовное дело.
— Но ты не направила его к нам, правда ведь?
— Нет. Началась пресс-конференция. Потом он снова подошел к нам и начал говорить о свидетелях и обо всех связанных с этим вопросах, но тут подошли люди из ФБР и увели меня. Они меня арестовали. Рубин. Ты назвал мне неправильный день.
Голос Кэти задрожал.
— Нет. Не надо опять начинать думать так, а то ты снова поверишь, что сидишь взаперти, Кэти, — посоветовал ей Рубин.
Итак, агент сил зла идет по следу, подумал Рубин. Надо сказать Беатрис. Надо ее предупредить.
Но Беатрис не интересовал агент зла. Она узнала про грандиозный провал операции “Самолет”.
— Я знаю, что Сестра дает показания против нас, — сказал Рубин. — Прости, Беатрис. Мне надо было действовать осмотрительнее, когда я заманивал в сети полковника. Но я и так уже на пределе — мне едва хватает максимальных доз мотрина, валиума и перкодана. Я больше не могу вынести такое напряжение.
— И все же придется. Потому что этот провал — последний. И он не простителен. Я тебе его никогда не прощу. Такое не прощается.
Рубин вовсе не рассматривал собственные уши как ступеньки лестницы, ведущей к счастью. Он думал о том, что их надо закрыть ладонями. Но Беатрис отбросила его руки.
Рубин упал на пол и съежился в комочек.
Беатрис повалилась на него. Она схватила его ухо зубами.
— Рубин, ты громогласный идиот! Знаешь, что ты со мной сделал? — спросила она, не разжимая зубов, в которых было зажато ухо Рубина.
— Нет, дорогая, — ответил Рубин, тщательно следя за тем, чтобы не дернуть головой слишком резко и не оставить кусок себя у Беатрис во рту.
— Ты промахнулся.
— Промахнулся куда? — умоляющим тоном спросил Рубин Доломо.
— Промахнулся куда! — возопила Беатрис, выплюнула ухо и отпихнула голову Рубина в сторону, чтобы не путалась под ногами. Потом встала и нанесла Рубину удар ногой. — Промахнулся куда, спрашивает он. Промахнулся в НЕГО!
— В кого, дорогая? — униженно спросил Рубин, пытаясь подставить под удары более сильную часть тела.
— В кого, спрашивает он! В кого, спрашивает он. И я вышла замуж за этого... этого неудачника. Ты промахнулся в нашего главного врага. Ты не смог осуществить угрозу Беатрис Доломо.
— Но мы кому только не угрожали...
— На этот раз я действительно хотела осуществить ее, — заявила Беатрис. — Именно в нем — первопричина всех наших проблем. Он — корень зла.
В Овальном кабинете в Белом Доме не было никого, кроме самого президента, когда туда вошел Харолд В. Смит. Его имя не значилось в списке посетителей. В официальном расписании президента это время было обозначено как время отдыха.
Первое, что сказал президент, было следующее:
— Я не собираюсь поддаваться жуликам и мошенникам.
Смит кивнул и сел, не дожидаясь, пока его пригласят.
— Вы здесь потому, что Америка не продается. Я не продаюсь. Я не уступлю. Пусть они убьют меня! Это не так уж невероятно. Но если президент Соединенных Штатов уступит мелким вымогателям и шантажистам, это будет означать, что вся страна выставлена на продажу.
— Полностью с вами согласен, сэр, — отозвался Смит.
— По всей видимости, эти люди прекрасно осведомлены о том, как построена система вашей безопасности. И хотя я согласен с тем, что вы не должны сдаваться, тем не менее, вы больше не можете работать в своем обычном режиме.
Президент снял пиджак и бросил его на стул. Потом выглянул в окно, выходившее на хорошо охраняемый парк. Снаружи никто не мог видеть, что происходит внутри, — эта мера предосторожности была совершенно необходима в век снайперов и винтовок с оптическим прицелом.
Президент был не молод, но молод был его дух, а запас жизненных сил у него был таков, что люди на сорок лет его моложе рядом с ним показались бы стариками. Обычно он улыбался. Сейчас он был вне себя. Но не потому вне себя, что кто-то покушался на его жизнь. С этим ему приходилось считаться постоянно — работа есть работа.
Президент Соединенных Штатов был вне себя от ярости потому, что были убиты люди, находившиеся на службе Америке. Погиб сенатор, которому он одолжил свои самолет, чтобы сенатор мог слетать домой, где лежала его тяжело больная жена. А те люди, которые, как президент был твердо убежден, стояли за всем этим, по-прежнему играли с ним в шахматы на доске юриспруденции.
— Наша судебная система бесценна, и я бы не стал ее менять ни за что на свете. Но иногда... иногда... Президент запнулся.
— Что заставляет вас думать, что виной всему Доломо? — спросил Смит. — Я знаю об угрозах, с которыми к вам обратилась Кэти Боуэн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90