Аркадий Аверченко
Чертово колесо


Аверченко Аркадий
Чертово колесо

Аркадий Аверченко
Чертово колесо
I.
-- Усаживайся, не бойся. Тут очень весело. -- Чем же весело? -- Ощущение веселое. -- Да чем же веселое? -- А вот как закрутится колесо, да как дернет тебя с колеса, да как швырнет о барьер, так глаза в лоб выскочут! Очень смешно. Это -- разговор на "чертовом колесе"... Несколько лет тому назад компания ловких предпринимателей устроила в Петербурге "Луна-Парк". Я любил хаживать туда по причине несколько пикантной; в "Луна-Парке" я находил для своей коллекции дураков такие чудесные махровые экземпляры и в таком изобилии, как нигде в другом месте. Вообще, "Луна-Парк" -- это рай для дураков: все сделано для того, чтобы дураку было весело... Подойдет он к выпуклому зеркалу, увидит трехаршинные ноги, будто выходящие прямо из груди, увидит вытянутое в аршин лицо -- и засмеется дурак, как ребенок: сядет в "веселую бочку", да как столкнут его вниз, да как почнет бочка стукаться боками о вертикально воткнутые по дороге бревна, да как станет дурака трясти, как дробинку в детской погремушке, круша ребра и ушибая ноги -- тут-то и поймет дурак, что есть еще беззаботное счастье на свете; и к "веселой кухне" подойдет дурак и тут он увидит, что это настоящая его, дуракова, тихая пристань. Впрочем, она не особенно тихая, эта пристань. Потому что "веселая кухня" заключалась в том, что на расстоянии нескольких аршин от барьера на полках были расставлены бракованные тарелки, блюда, бутылки и стаканы, в которые дурак имеет право метать деревянными шарами, купив это завидное право и привилегию за рубль серебра. И прибыли-то дураку никакой не было -- ни приза за разбитие тарелок ему не давали, ни одобрения зрителей он не получал, потому что раскокать блюдо на трехаршинном расстоянии было легче легкого -- а вот поди ж ты -- излюбленное это было дурацкое удовольствие -сокрушать десятки тарелок и бутылок... А из "веселой кухни", разгорячив свою пылкую кровь -- направлялся дурак для охлаждения прямехонько в "таинственный замок"... Это было помещение, входя в которое, вы должны были приготовиться ко всему: бредете вы по абсолютно темным узким коридорам, а вам тут и привидения, натертые фосфором, являются, и задушает вас невидимая рука, и скатываетесь вы по какой-то трубе вниз на какие-то мягкие мешки, а главное, когда вы, радостный, выходите, наконец, в залитый светом воздушный мостик, открытый глазам толпящейся внизу публики -- снизу дунет на вас таким ураганным ветром, что если вы мужчина, пальто ваше взвивается выше к голове, как два крыла, шляпа бешено взлетает кверху, а если вы дама, то вся гривуазно настроенная публика ознакомится не только с цветом ваших подвязок, но и со многим другим, чему место не в политическом фельетоне, а на самой лучшей, крепкой, круто замешенной эротической странице специалиста по этим делам Михайлы Арцыбашева. Вот что такое "Луна-Парк" -- рай для дураков, ад для среднего, случайно забредшего туда человека, и -широкое, необозримое поле научных наблюдений для вдумчивого человека, изучающего русского дурака в его нормальной, привычной и самой удобной обстановке.
II.
Приглядываюсь я к русской революции, приглядываюсь и -- ой как много разительно схожего в ней с "Луна-Парком" -- даже жутко от целого ряда поразительно точных аналогий... Все новое, революционное, по-большевистски радикальное строительство жизни, все разрушение старого, якобы отжившего -- ведь это же "веселая кухня"! Вот тебе на полках расставлен старый суд, старые финансы, церковь, искусство, пресса, театр, народное просвещение -- какая пышная выставка! И вот подходит к барьеру дурак, выбирает из корзины в левую руку побольше деревянных шаров, берет в правую руку один шар, вот размахнулся -- трах! Вдребезги правосудие. Трах! -- в кусочки финансы. Бац! -- и уже нет искусства, и только остается на месте какой-то жалкий, покосившийся пролеткультский огрызок. А дурак уже разгорячился, уже пришел в азарт -- благо шаров в руках много -- и вот летит с полки разбитая церковь, трещит народное просвещение, гудит и стонет торговля. Любо дураку, а кругом собрались, столпились посторонние зрители -- французы, англичане, немцы -- и только знай посмеиваются над веселым дураком, а немец еще и подзуживает: -- Ай, ловкий! Ну, и голова же! А ну, шваркни еще по университету. А долбани-ка в промышленность!.. Горяч русский дурак -- ох, как горяч... Что толку с того, что потом, когда очухается он от веселого азарта, долго и тупо будет плакать свинцовыми слезами и над разбитой церковью, и над сокрушенными вдребезги финансами, и над мертвой уже наукой, зато теперь все смотрят на дурака! Зато теперь он -- центр веселого внимания, этот самый дурак, которого прежде и не замечал никто.
III.
А кто это там поехал вниз в "веселой бочке", стукаясь боками о сотни торчащих тумб, теряя шляпу, круша ребра и ломая коленные чашечки? Ба! Это русский человек с семьей путешествует в наше веселое революционное время из Чернигова в Воронеж. Бац о тумбу -- из вагона ребенок вылетел, бац о другую -- самого петлюровцы выбросили, трах о третью -- махновцы чемодан отняли. А это кто стоит перед кривым зеркалом и корчится не то от смеха, не то от слез, сам себя не узнавая... А это, видите, доверчивый человек подошел к непримиримой чужепартийной газете, и она его "отразила". А этот "таинственный замок" -- где вас ведут по темным, как ночь, извилинам, где пугают вас, толкают, калечат и кажут вам разных леденящих душу своим видом чудищ -- не Чрезвычайка ли это, самое яркое порождение Третьего Интернационала -- потому что все интернационально сгруппировались там:
1 2