Проглотишь кусочек бифштекса с картофелем, да потом как
вопьешься в кружку...
Кто-то в углу тихо заплакал:
-- Не пивом! Не пивом нужно было запивать, а красным
винцом, подогретым! Было там такое бургундское по три с
половиной бутылка... Нальешь в стопочку, поглядишь на
свет -- рубин, совершенный рубин...
Бешеный удар кулаком прервал сразу весь этот плывший
над столом сладострастный шепот.
-- Господа! Во что мы превратились -- позор! Как мы
низко пали! Вы! Разве вы мужчины? Вы сладострастные
старики Карамазовы! Источая слюну, вы смакуете целыми
ночами то, что у вас отняла кучка убийц и мерзавцев! У
вас отнято то, на что самый последний человек имеет
право -- право еды, право набить желудок пищей по своему
неприхотливому выбору -- почему же вы терпите? Вы имеете
в день хвост ржавой селедки и 2 лота хлеба, похожего на
грязь -- вас таких много, сотни тысяч! Идите же все, все
идите на улицу, высыпайте голодными отчаянными толпами,
ползите, как миллионы саранчи, которая поезд
останавливает своим количеством, идите, навалитесь на
эту кучку творцов голода и смерти, перегрызите им горло,
затопчите их в землю, и у вас будет хлеб, мясо и жареный
картофель!!
-- Да! Поджаренный в масле! Пахнущий! Ура! Пойдем!
Затопчем! Перегрызем горло! Нас много! Ха-ха-ха! Я
поймаю Троцкого, повалю его на землю и проткну пальцем
глаз! Я буду моими истоптанными коблучками ходить по его
лицу! Ножичком отрежу ему ухо и засуну ему в рот --
пусть ест!!
-- Бежим же, господа. Все на улицу, все голодные!
При свете подлого сального огарка глаза в черных
впадинах сверкали, как уголья... Раздался стук
отодвигаемых стульев и топот ног по комнате.
И все побежали... Бежали они очень долго и пробежали
очень много; самый быстрый и сильный добежал до передней,
другие свалились -- кто на пороге гостиной, кто у стола
столовой.
Десятки верст пробежали они своими окостеневшими,
негнущимися ногами... Лежали, обессиленные, с
полузакрытыми глазами, кто в передней, кто в столовой --
они сделали, что могли, они ведь хотели.
Но гигантское усилие истощилось, и тут же все погасли,
как растащенный по поленьям сырой костер.
А рассказчик, лежа около соседа, подполз к его уху и
шепнул:
-- А знаешь, если бы Троцкий дал мне кусочек жареного
поросенка с кашей -- такой, знаешь, маленький кусочек --
я бы не отрезывал Троцкому уха, не топтал бы его ногами!
Я бы простил ему...
-- Нет, -- шепнул сосед, -- не поросенок, а знаешь что?..
Кусочек пулярдки, такой, чтобы белое мясо легко отделялось
от нежной косточки... И к ней вареный рис с белым
кисленьким соусом...
Другие лежащие, услышав шепот этот, поднимали жадные
головы и постепенно сползались в кучу, как змеи от звуков
тростниковой дудки...
Жадно слушали.
* * *
Тысяча первая голодная ночь уходила... Ковыляя,
шествовало на смену тысяча первое голодное утро.


1 2