Подходцев вышел вслед за ним, положил руку на его плечо и спросил сурово:
– Чего ревешь, дурак? Надо бы следы замести, а он разливается, как дождик. Замолчи.
– Да… чт… что вы наде… лали? За-зачем вы меня втянули в это? Вон, теперь брат появился.
– Ничего. Выкрутимся. Пойдем туда – вытри слезы; как не стыдно, право! Как преступления совершать, так ты мастер, а как тянуть Варвару на расправу – так ты в слезы! Экий дурак… Боже ты мой…
– Я совершил преступление? Да какое?..
– Как какое? А сорок рублей за что дал? Лучше бы молчал, миленький! Пойдем.
Подходцев втолкнул Харченко в дверь, вошел вслед за ним и, приблизившись к бритому незнакомцу, сказал:
– Вы спрашиваете о глухонемом? Да, он был здесь, но в тот же день уехал.
– Что-то мне не верится, – с сомнением сказал бритый. – Боюсь – не случилось ли с ним чего?.. Тут места глухие, а он человек больной, без языка и ушей. Говорят, здесь какой-то овраг близко… Я думаю – не пошарить ли мне в овраге?
Подходцев бросил мимолетный взгляд на бледного, близкого к обмороку Харченку и всплеснул руками, фальшиво смеясь:
– Что вы! Да чего же ему быть в овраге?.. Вот новости… Уехал просто человек в Новочеркасск… Гм… А оттуда он собирался в Пятигорск и Тифлис… еще куда-то. Где-нибудь в этих городах вы его и найдете.
Бритый человек закрыл лицо руками и заплакал…
– Я верю вам! Но что-то подсказывает моему сердцу, что с несчастным братом стряслось неладное. О, как бы я хотел выяснить это… Нет! Так или иначе – я разыщу его.
– Поезжайте в Новочеркасск… или в Пятигорск!
– Я поехал бы… Я сегодня бы и выехал, но – увы! У меня нет денег.
– Вот оно что, – задумчиво протянул Подходцев. – Действительно… А уехать вам надо! Обождите… Одну минутку.
Подходцев взял Харченку за руку и вышел с ним в столовую.
– Слушай… во что бы то ни стало – нужно его сплавить!..
Харченко захныкал.
– Все – я! Опять я… Опять денег давай… Что у меня, завод денежный, что ли?.. Откуда я возьму?..
– Да пойми, чудак, ежели он здесь останется – ведь мы ночей спать не будем. Вдруг он полезет в овраг…
– Ну?
– Ты понимаешь? Труп в двухстах шагах от твоего дома… Труп человека, который, как уже осведомлен брат, был у тебя… А? Как на тебя посмотрят?
– Будьте вы прокляты! – заплакал Харченко. – Злой дух принес вас тогда ко мне. Сколько ему дать на отъезд?
– Чем больше, тем лучше, Витечка. Пойми, что тогда он будет себе колесить по Кавказу и забудет о нас совершенно.
– Пятнадцать рублей довольно?
– Что?!! Шестьдесят! И то – за одну только дорогу… Харч свой. Ничего, Витечка… На такое дело жалеть не надо. После дороже может стоить… Чего там! Зато теперь уж можем начать новую жизнь.
Харченко заскрежетал зубами и, ударив кулаком по стене, выхватил из кармана новенький щегольский бумажник коричневой кожи.
– На! Пусть лопает! Я не выйду к нему. Очень уж он напоминает лицом покойника… Бррр!..
Когда все трое шли в «Золотой Якорь», Громов сказал, потирая непривычно гладкую верхнюю губу:
– Если бы Харченко не был такой скотиной, то вся история… Гм!.. Мне бы не особенно была по сердцу…
– Конечно, – поддакнул Подходцев. – Но раз он скотина, то – кто же ему виноват?
И все согласились:
– Никто.

Глава 13.
Жестокий поединок

Подходцев лежал на диване, Громов на кровати, оба, повернув изумленные лица, смотрели на Клинкова, а он шагал по комнате и, криво улыбаясь, говорил:
– Да-с. Дуэль. Раз он считает себя оскорбленным, вы понимаете, я как честный человек не мог отказать. Хорошо, говорю я ему, хорошо… Только если ты, говорю, убьешь меня, то позаботься о моих стариках, живущих в Лебедине.
– Ну, что же он?
– Говорит, хорошо. Позабочусь, говорит. Я ему, впрочем, о родителях так вставил – для красоты слова. Отец-то у меня, правду сказать, богат, как черт!..
– И все это из-за того, что ты разругал его картину?
– Да как я ее там ругал? Просто сказал: глупая мазня. Бессмысленное нагромождение грязных красок! Только и всего.
– Может, помирились бы?
– Да… так он и согласится! Эх! Убьет, братцы, этот зверь вашего Костю. А?
– Урываев? Конечно, убьет, – подтвердил Подходцев, безмятежно лежа на постели и значительно поглядывая на Громова. – Или попадет пуля в живот тебе. Дня три будешь мучиться… кишки вынут, перемоют их, а там, смотришь, заражение крови и – капут. Да ты не бойся: мы изредка будем на твою могилку заглядывать.
– Спасибо, братцы. А секундантами не откажетесь быть?
– Можно и секундантами, – серьезно согласился Подходцев. – Тебе теперь отказывать ни в чем нельзя: ты уже человек, можно сказать, конченый.
– Да ты, может быть, смеешься?
– Ну, вот… Там, где пахнет кровью, улыбка делается бессмысленной гримасой, как сказал один известный мыслитель.
– Какой? – спросил Громов.
– Я.
Дверь приотворилась, и в комнату просунулась смущенная голова художника Урываева.
Это был здоровенный широкоплечий детина с огромными ручищами, кудлатой головой и трубным голосом.
Впрочем, несмотря на такой грозный вид, был он человеком добрым, а иногда даже и сентиментальным.
– А-а! Виновник торжества! – приветствовал его Громов. – Входи, сделай милость, скорее, а то здесь сквозит.
Урываев бросил угрюмый взгляд на Клинкова, пожал Громову и Подходцеву руки и строго сказал:
– Я знаю, что не принято являться к противнику перед дуэлью, но не виноват же я, черт возьми, что он живет вместе с вами… Вы же мне, братцы, понадобитесь… В качестве свидетелей, а? Согласны? А то у меня здесь ни одного человека нет подходящего.
– Стреляться хотите? – вежливо спросил Подходцев.
– Стреляться.
– Так-с. Дело хорошее! Только мы уже дали Косте слово, что идем в секунданты к нему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40