Затем взяла шестиразрядный револьвер, кобуру, ремень и все остальное снаряжение и тоже отдала мне.
— Поезжай, мальчик. Я знаю, что тяга к странствиям точит тебя изнутри. Поезжай так далеко, как тебе вздумается, если будешь вынужден — стреляй, но никому не лги и никогда не подавай повода усомниться в твоем слове. Несчастны те, кто не имеют чести, поэтому перед тем, как что-нибудь совершить, подумай, как ты будешь вспоминать об этом в старости. Не делай ничего, за что тебе будет стыдно. — Проводив до дверей, она окликнула меня, когда я стал седлать свою старую чалую кобылу. — Ни один из моих сыновей не отправится в путь на такой старой лошади. Возьми каурого… он не чистых кровей, но будет идти, пока не рухнет. Возьми каурого, мой мальчик, и в добрый путь. Возвращайся, когда решишь, что пора. А я буду здесь. Годы могут избороздить морщинами мое лицо, как кору дуба, но они бессильны сделать то же самое с моим духом. Поезжай, мой мальчик, но помни, что ты настолько же Сэкетт, насколько и Тэлон. Кровь может горячить, но ее зов силен.
Эти слова я помнил до сих пор.
— Мы двинемся домой утром, — сказал Хинг. — С майором тоже поговорим.
— Кто ваш хозяин? Кто управляет в «Стремени»?
Денни Рольф начал было говорить, но запнулся под взглядом Ропера. Ответил Хинг.
— Старик, — сказал он, — и девчонка.
— Она не девчонка, — возразил Денни, — она постарше меня.
— Девчонка, — добавил Ропер, — почти ребенок, а старик — слепой.
Я выругался.
— Вот именно, — согласился Ропер. — Лучше еще подумайте, мистер. Вы не так замешаны во все, как мы. Так что поезжайте с чистой совестью.
— Если только можно оставить позади себя такую парочку, как Бэлч и Сэддлер, и иметь при том чистую совесть. Нет, я отведал вашей соли и выступлю на стороне «Стремени», если они только возьмут меня.
— Что ты хотел сказать? — спросил Денни. — Насчет соли?
— У некоторых народов считается, что если ты отведал чей-то хлеб и соль, то это возлагает на тебя долг… или что-то вроде этого, — пояснил Хинг.
— Почти так, — согласился я. — А вы, ребята, увольняетесь?
Теперь в их глазах не было дружелюбия.
— Увольняемся? Разве кто-то говорил об увольнении?
— Выступать против банды головорезов ради слепого старика и девчонки, — пожал я плечами, — просто не имеет смысла.
— Мы и не думали увольняться, — заявил Ропер.
Я улыбнулся им:
— Рад, что отведал вашей соли.
Глава 2
Дом на ранчо «Стремени» оказался приземистым, собранным из бревен хлопкового дерева, на фундаменте, сложенном из саманного кирпича; драночная крыша заросла мхом, на котором местами пробивалась трава и цветы.
Рядом тянулись три загона из жердей и покосившийся сарай, на одном краю которого размещалась наковальня и кузнечный горн.
Это было обыкновенное мелкое хозяйство, не представлявшее собой ничего особенного, такое можно встретить во многих районах Техаса или других равнинных штатов. Только когда мы спускались по длинному пологому склону к дому, заметили во дворе мужчину со вскинутым на изгибе локтя винчестером.
Должно быть, он ничего не имел против нас, потому что, развернувшись на каблуках, что-то прокричал в сторону дома. Потом направился к бараку, расположенному поперек плотно утрамбованного двора, напротив сарая.
На ступеньках стояла худенькая девушка с развевающимися на ветру белокурыми волосами, прикрывавшая рукой глаза от солнца, чтобы разглядеть нас.
Джо Хинг сказал:
— Мэм, я привел к вам работника.
— Добро пожаловать. Когда умоетесь, приходите ужинать.
Пока мы подъезжали к загону и расседлывали лошадей, она смотрела нам вслед.
— А кто тот, с винтовкой? — спросил я.
— Увидите. Однако говорите потише. Он сосед, — предупредил Денни.
— Сколько у вас работников?
— Все перед вами, — объяснил он. — Иногда Харли приезжает, чтобы помочь. Он гонит скот на шкуры с востока, оттуда, где кончаются горы.
Барак, тоже бревенчатый, был длинным и узким; вдоль стен стояли койки, а в самом конце находилась печка из листового железа. Рядом размещалась поленница с запылившимися дровами, на которой сохли чьи-то носки; на плите стоял закопченный кофейник.
На четырех койках лежали измятые постели, другие четыре, представлявшие собой привязанные к раме сыромятным ремнем коровьи шкуры вместо сетки, пустовали.
Вдоль стены на крючках висели пальто и плащи; рядом стояли две скамьи. На столе — керосиновая лампа, на скобе возле печи еще одна. Два фонаря с треснувшими стеклами на стене.
Пол истерся и запылился до такой степени, словно его никогда не подметали, но поскольку я вырос у мамы, которая всегда следила за порядком, то догадался, что здесь все-таки убирают. За дверью находился умывальник, над ним — прибитый гвоздем кусок зеркала с трещиной посредине и полотенце на ролике, которым слишком долго пользовались не менее сорока или пятидесяти пар рук.
Поплескавшись в тазу, я вымыл руки, расчесал волосы и взглянул на мужчину в зеркале. Это был я — парень с худым, смуглым лицом, бакенбардами и усами. Впервые за три или четыре месяца я увидел свое отражение в чем-то другом, кроме воды, но, похоже, я не слишком изменился. Шрам на скуле, где кожу царапнула пуля, почти исчез.
Появился Денни и, смочив водой волосы, пригладил их назад. Возле макушки остался торчать вихор.
— Кормежка здесь хорошая — она отлично готовит.
— Сама готовит?
— А кто же еще?
Я отряхнул шляпой пыль с мятой одежды и направился к дому; мои глаза пробежались по холмам, отмечая те места, с которых могли наблюдать за ранчо. Таких оказалось немного; холмы выглядели безлюдными.
Маленькая загородка перед домом окружала пустой дворик с несколькими цветами довольно жалкого вида.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73