Адамс вышел, Эд принес себе чашку кофе.
— Что-нибудь про убитого знаешь, кто он?
— Не знаю, Эд. Какой-то ковбой, хвативший лишку, скорее всего. Они пьют больше, чем следует, а потом ввязываются в споры со старателями… Среди мексиканцев попадаются крутые типы. И потом, столько шатунов проезжает через город. С войны полно народу болтается, никак не найдут, куда приткнуться. Стреляют друг в друга, ну и ладно, по крайней мере, пока все честно. Чтобы стреляли в спину или в безоружных, этого никому не надо, но у нас тут такого годами не бывало.
— С того времени, как маршалом был Джордж Ригинз. У него был случай — я, по крайней мере, всегда считал, что там произошло преступление. И на то пошло, Хелен Ригинз говорила, что маршала убили.
— Меня тогда здесь не было.
— На него свалился камень. Путешествовал по холмам да оврагам и подъехал под самый обрыв. Три дня прошло, пока на него наткнулись. Этот мертвый… ты его здесь видел?
— То ли он, то ли не он — один приходил сюда поесть. Спокойный такой. — Эд нахмурил брови. — Слушай, а он не из тех, кто лезет в драки. Спокойный, я же говорю. Сел один, поел и ушел.
— Заплатил?
— Золотой двадцатидолларовик. Сам давал ему сдачу. — Эд отъехал со стулом назад и поднялся. — Пора наводить чистоту. Дот не придет сегодня. Голова болит, или что там еще. Беда с подсобниками. Женский пол, как они больше всего нужны, сейчас хворать.
Борден Чантри вышел из ресторана на улицу. Следовало бы идти домой или хоть дать знать Бесс, что он вернулся. Вечно она нервничает, когда он уезжает ловить шантрапу, хотя пока что эта работа казалась менее опасной, чем возня с дикими лошадьми или лонгхорнами.
Сейчас он пойдет. Только сначала остановится у старого сарая и глянет на мертвого. Не очень это ему по душе, но работа есть работа. Надо, чтобы видели: он ее делает. Так Борден Чантри говорил себе, однако помнил: никогда еще ничего не делал он только для виду. Маршал из него никакой. В жизни не собирался становиться представителем закона, но раз уж дали ему такое дело, будет исполнять его наилучшим образом, как только сможет.
В старом сарае было сумрачно. Тело лежало на ветхом верстаке. Пахло прелым сеном, свет проникал сквозь многочисленные щели в стенах и кровле.
Большой Индеец сидел на полу, прислонившись к стене. Долговязый старик в жесткой черной шляпе с высокой тульей и пером, в черной рубашке и поношенных синих штанах, сшитых на кого-то поменьше.
Борден Чантри прошел по земляному полу, притрушенному соломой, и посмотрел сверху вниз на мертвеца.
А неплохо он выглядел при жизни… Лет тридцать — может, больше, может, меньше. Неряхой не назовешь. Лицо спокойное, твердое, потемневшее от солнца и ветра. Человек, привыкший много времени проводить на воле… и в седле. Не борец с алкоголем, это уж точно. Интерес Чантри вызвали шпоры покойника. Большие колесики густо усажены зубьями. Серебряные, с крохотными колокольчиками.
Таких в здешних местах днем с огнем не сыщешь. Юго-Восток, возможно Мексика либо Калифорния. Сейчас большая часть работников в округе — пришлые, из Вайоминга и Монтаны. Или еще из Канзаса.
Осторожно, чтобы не потревожить усопшего, он просмотрел карманы. Три золотых с орлами… горсть мелочи… красный бумажный носовой платок… документов никаких.
Сдвинув ремешок с ударника, вынул из кобуры шестизарядник покойного, понюхал ствол. Порохом не тянет, только ружейным маслом. Проверил цилиндр — пять пуль. Заряжен полностью: большинство людей, трясясь верхом, опускали ударник на пустую камеру. Так безопаснее. Чантри сам так делал.
Так… поединка со стрельбой не было. Из револьвера умершего огня не открывали, и сам он неприятностей не ждал — тот ремешок оставался на месте. Он бы его первым делом снял в обратном случае.
На рубашке близко к сердцу виднелась дырка от пули. Крови вокруг — всего ничего, но так бывает часто.
Борден Чантри снова оглядел тело, слегка нахмурившись. Что-то здесь не так. Что именно?
Рубашка! Она портит картину. Слишком велика, воротник болтается на шее. Конечно, если нужна рубашка — купишь, что есть… но тут другое. На этом остальная одежда сидит, точно влитая. Черные сапоги отделаны тиснением, серебряные шпоры отполированы, черные брюки из тонкого сукна пригнаны точно по фигуре, то же самое — замшевый жакет с бахромой, прекрасно выдубленный, белый почти. Этот человек заботился о своей внешности, отличался аккуратностью, не пренебрегал деталями — откуда же на нем взялась рубашка не по размеру?
Да ну, мало ли откуда. Время добраться, наконец, до дома. Чантри начал было засовывать револьвер обратно, потом присмотрелся еще раз.
Этот револьвер много времени провел в руках человека. И кобура пообносилась. Вычищена, в хорошем состоянии — но пообносилась заметно. Револьвер и кобура принадлежат тому, кто знает, как с ними обращаться, и должен хорошо стрелять.
— Большой Индеец, ты что думаешь по этому поводу?
Индеец встал.
— Хороший боец… сильный. Долго ехал, я думаю. Не пил. Нет запаха. Нет бутылки. Лицо сильное… чистое.
Борден задумчиво потер челюсть, в очередной раз оглядывая труп. Большому Индейцу все это не нравилось, ему самому — тоже. Что-то не вяжется одно с другим.
— Преступление, — сказал Большой Индеец. — Этот человек… не знал, что будут стрелять. Исподтишка, я думаю.
Раздосадованный Борден Чантри уставился в запыленный пол. Черт возьми, неужели его поджидают хлопоты? Не мог мертвец оказаться пьяным задирой, как он, Борден, рассчитывал.
Большой Индеец верит, что его застрелили из засады. Неожиданно, во всяком случае. Кто-то, кому покойный доверял?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54