На площади тоже не было ни души. Перейдя на другую сторону, я быстро зашагал по направлению платной конюшни. Мои шаги гулко отдавались в тишине.
Фонарь в конюшне горел еле-еле, и мои глаза некоторое время привыкали к полумраку. Лошадь, увидев меня, тихонько заржала. Я оседлал ее, привязал к седлу сумки и всунул винчестер в седельную кобуру.
Эту лошадь я взял напрокат, ведь я приехал сюда на дилижансе и своей лошади у меня не было. Первым делом теперь необходимо купить себе коня.
Сев в седло, я выехал на пыльную улицу и поскакал по Мейн-стрит. По дну сточной канавы, тянувшейся вдоль нее, тонкой струйкой бежала вода.
По Мейн-стрит двигался фургон, поливавший мостовую, чтобы прибить пыль. Больше никого не было. Я оказался в том районе, где всадники встречаются редко, а проехав еще немного, свернул на дорогу, проложенную вдоль старой индейской тропы, шедшей на запад, в город Санта-Моника. Несколько минут я наблюдал, не появится ли кто-нибудь на улице, но она была пустынна.
Меня окружали сады из апельсиновых и оливковых деревьев. Я утешал себя мыслью, что вряд ли Боб или те, кого он послал напасть на меня, смогли бы там спрятаться, но на душе у меня было неспокойно.
Подчиняясь скорее инстинкту, нежели разуму, я свернул в пыльный переулок между садами, миновал несколько мельниц и очутился в зарослях опунции, сплошь изрезанных конскими тропами.
Тут я снова остановился и, спрятавшись в зарослях кустарника, осмотрелся, нет ли за мной погони. Я стоял на холме, с которого открывался вид на окружавшие его болота. Они выделялись бурыми пятнами на фоне сочной зеленой травы, которая не засыхала даже в самую жестокую засуху, поскольку каменистая почва не давала воде глубоко просачиваться, и она застаивалась, отчего местность заболачивалась.
Сделав порядочный крюк, я подъехал к дому своего вчерашнего знакомого мексиканца. Он увидел меня из окна и вышел поприветствовать.
Я привязал лошадь в коррале и вошел в хижину. В ней было прохладно, из окон хорошо просматривалась вся местность, так что кто бы ни захотел приблизиться к дому мексиканца, его будет видно издалека.
В хижину вошел внук хозяина.
— Люди, которых вы ищете, уехали, — сказал он. — Я оставил вашу записку им под дверью и видел, как они прочитали записку, а потом стали о чем-то спорить. Затем они вывели коней и уехали из города, а Виллареал остался.
— Он меня не интересует.
— Но он заинтересовался вами. Он пошел в платную конюшню, нашел чалую лошадь и принялся расспрашивать хозяина конюшни. Виллареал просто замучил его своими вопросами. Теперь он знает, что это ваша лошадь, сеньор.
— Я хочу оставить ее и купить другую, выносливую и сильную.
— Здесь вы легко найдете себе такую, — сказал старик. — С тех пор как скот погиб от засухи, люди стали разводить коней. Я подберу вам то, что вы хотите.
— А есть ли вон в тех горах, — я показал рукой на холмы, высившиеся позади хижины, — какая-нибудь дорога? Ну такая, которую знает Виллареал?
Старик пожал плечами.
— Дороги-то есть, но он не сможет подойти близко к моему дому. — Он показал рукой на двор. — Я завел себе цесарок, а они очень пугливы. Стоит им увидеть незнакомца, как они поднимают такой гвалт, что хоть уши затыкай.
Да, он был прав. У нас в Техасе тоже были цесарки, а они сторожат дом лучше всякой собаки. Цесарки, принадлежащие старику, бродили не только по двору, но и у подножия холмов.
Мексиканец оседлал коня и уехал, а я уселся у открытой двери. Долина, в которой располагался Лос-Анджелес, была миль пятьдесят длиной и двадцать шириной, и с того места, где я сидел, мне была видна большая ее часть. Как и отель «Дом Пико», где я останавливался, все здания в городе освещались газом.
Кончита, внучка старика-мексиканца, принесла мне кофе, кукурузные лепешки и бобы и поставила все это на стол рядом со мной. Она обрадовалась возможности поговорить с приезжим и рассказала мне много интересного о Лос-Анджелесе и его жителях. Это была очень умная девочка, много знавшая о самом городе и о Калифорнии.
— Ты умеешь читать, Кончита?
— Да, моя мама научила меня грамоте. Она научила всех нас и папу тоже.
— Она была испанкой?
— Нет, она была из индейского племени чумаш.
— Это те, что строили красные лодки? И которые плавали через пролив до острова Каталина?
— Да. Они жили то там, то здесь, на берегу. Племя моей матери обитало на побережье, недалеко от Малибу.
Мы поговорили о Лос-Анджелесе, об индейцах и о тех местах, где они жили. Время от времени я выходил из хижины и оглядывал окрестности, чтобы никто не подкрался к дому мексиканца незамеченным.
— Люди, занимающиеся здесь бизнесом, по национальности в основном ирландцы и немцы, — сказала Кончита. — А самый богатый человек в Лос-Анджелесе, я думаю, мистер Дауни. Мы бедные люди, сеньор, но здесь нам живется хорошо — в горах много дичи, а овощи мы выращиваем свои. У моего дедушки есть скот и несколько лошадей. Иногда по воскресеньям мы ездим в Лос-Анджелес в парк Вашингтона или в старый город Санта-Моника поплавать. Старый город нам нравится больше.
Кончита говорила это неспроста, она явно хотела подвести меня к какой-то мысли. Я уже успел заметить, что это была очень целеустремленная особа, которая не станет попусту болтать или суетиться.
— Сеньор, — вдруг сказала Кончита, — если вы не хотите уезжать далеко, то можете пожить тут поблизости в хижине. Она стоит на более высоком месте, чем наш дом. Наш отец хотел переселиться в соседний каньон, он и построил эту хижину. О ней никто не знает, и если вы хотите пожить там, наблюдая за округой, то это можно устроить.
— Я ведь гонюсь за грабителями, — медленно произнес я, обуреваемый сомнениями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62