Каждая могила метилась победным колышком или оружием убитого. Периодически мексиканец пересекал Рио-Гранде и после одного из таких походов не вернулся. Мы так никогда и не узнали о судьбе этого хорошего человека.
К концу второго года с нами трудились уже четверо ковбоев, и среди них Краснокожий Майк. Кэйт нашла его на тропе к Соломенному Дому, когда он выбирался из реки. Он страдал от трех пулевых ран трехлетней давности.
Мы принесли его домой, залечили раны, и он остался. Майк никогда не пытался объяснить их происхождение, а мы не спрашивали. В то время подобный вопрос в этой стране относился к разряду неприличных.
Тогда на нашем кладбище покоилось уже тринадцать индейцев, и мы стали редко встречать их вокруг. По крайней мере, апачей.
Апачи оставили нас в покое, после того как я выручил Альвино, окруженного с четырех сторон команчами в Пойнт-Гап. Его лошадь погибла, и они оставили его без воды на едва прикрытом кустарником склоне с тремя патронами и дюжиной стрел. Он был у них в руках — это знали как они, так и он сам.
Краснокожий Майк и я направлялись на юг, перейдя через Торнилло-Крик, а Пойнт-Гап-Хиллс оставался у нас справа. Мы собирались остановиться на ночлег возле ручья, текущего у основания Пуллиам-Блаф, когда до нас донесся звук первого выстрела. Через минуту раздался еще один.
Альвино предпринял отчаянную попытку прорваться, но она провалилась. Мы подоспели как раз вовремя, и я сразу же узнал его необычную походку, так как часто играл и дрался с ним в Сьерра-Мадре, когда был пленником. Сын апача и пленной мексиканки, он вскоре стал лучшим воином племени. Еще мальчишкой сломал ногу, она неправильно срослась и была короче здоровой.
— Индейские разборки, — прокомментировал увиденное Краснокожий Майк. — Не стоит вмешиваться.
— Это Альвино, — сказал я, — он был моим другом, когда мне нужен был друг. Мой долг отплатить ему добром.
Мы ввязались и отбили его, а когда он увидел меня и узнал, где я живу, набеги апачей на ранчо «Тамблинг Б» прекратились.
Такого не свойственного индейцам благородства я предвидеть не мог. Несмотря на мексиканскую кровь, Альвино с головы до ног оставался индейцем. Мы дали ему лошадь и поскакали обратно на ранчо, где я подарил ему пони из нашего собственного, хоть и небольшого, одомашненного табуна.
Команчи по-прежнему не давали нам терять бдительность, так что спокойная жизнь нам не грозила. Думаю, в некотором смысле апачи считали меня за своего, по крайней мере, за воина, и гордились моими победами, считая своим учеником.
Всего несколько месяцев прошло после того, как закончилась война между Штатами, когда я появился в лагере Кэйт Ланди и сделался ее старшим работником. И только почти через десять лет мы заявили о собственности на полмиллиона акров пастбищных земель и наше клеймо на тысячах голов скота по всей стране.
Но в некоторых отношениях я знал Кэйт не лучше, чем при нашей первой с ней встрече.
Однажды, через несколько недель после того, как я отбил Альвино у команчей, она спросила меня:
— Что ты сказал про меня апачу? Я слышала, как он тебя спросил.
— Он хотел знать, ты моя женщина или нет.
Последовала продолжительная пауза, и наконец она спросила еще раз:
— И что же ты ему ответил?
— Я ответил, что это так. Он не понял бы другого ответа.
Она опустила глаза.
— Нет… нет, думаю, ты ошибаешься.
Много воды утекло с тех пор, но моя память хранила все в мельчайших подробностях. Размышляя над этим сейчас, я не приблизился к разрешению моей проблемы. Но воспоминания об Альвино натолкнули меня на мысль о том, как апачи подошли бы к решению задачи с поездом, начиненном пятьюдесятью головорезами. Они непременно проникли бы в поезд, когда его пассажиры спали, и неожиданно напали бы. Решение самое простое, но, но словам Фланагана, здесь не было удобного места, чтобы на ходу незаметно проникнуть в поезд. Говорил ли он правду? Или только предполагал, что такого места нет?
Фланаган, безусловно, настроен дружески. Я верил в его искренность. Но он работал на железной дороге и должен был защищать ее интересы.
На нашем месте апачи залегли бы в засаде, дождались момента, когда все враги покинут поезд, и неожиданно напали бы на них, равномерно распределившись между станцией и салуном.
Поднявшись, я обошел все вокруг. Для внезапного нападения укрытия хватало: старая конюшня, сам салун, вагоны на запасном пути, стога скошенного на лугу сена.
Когда я вернулся, Галардо, Мэйсон и Д'Артагэ спали на полу, завернувшись в свои одеяла. Фланаган собирался уходить.
— Ирландец, — подошел я к нему, — ты ведь не станешь телеграфировать на соседнюю станцию, чтобы предупредить тех людей, правда?
— Мистер, это ваша война — не моя. Вы сами в нее ввязались. Если ваши действия не связаны с нанесением ущерба железной дороге или пассажирам, меня это не касается.
— Касается ли это лысоголовых?
— Когда они покинут поезд, — ответил он, — я перестану нести за них ответственность. Я и пальцем не пошевелю, чтобы помочь кому-нибудь из них.
— Если тебе когда-нибудь вздумается стать ковбоем, приезжай на ранчо «Тамблинг Б». Мы всегда найдем для тебя место.
Он ушел, и я не стал его задерживать. Мегари стоял в дозоре, а Роди Линч присоединился к нашей компании. Им нечего было сказать, но я знал, что волновало каждого. Они хотели знать, каковы наши планы, а я пока ничего определенного не мог им сказать.
И вдруг я понял, как мы будем действовать.
Глава 9
Появились уже первые звезды, когда свисток паровоза огласил пробуждающуюся прерию и покрытые невысокой травой холмы. Огромный старый бизон, полуслепой от нависавшей на глаза шерсти, поднял свою огромную голову и тупо уставился куда-то в темноту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39