Отец спас им тогда жизнь, и они платили ему, чем могли. Как-то раз совершенно незнакомый индеец неожиданно подошел к дверям дома, сообщив о приближающихся всадниках, и я едва успел укрыться в дюнах...
Так дни складывались в недели, недели — в месяцы, месяцы — в годы... Я продолжал сидеть над книгами, читая медленно, запоминая незнакомые слова, стараясь вникнуть в их значение.
Вряд ли теперь, спустя столько времени, кто-нибудь из моих врагов сомневался еще в моей гибели. Но мой дед, очевидно, был весьма беспокойным человеком. А может быть, до него дошли слухи, что дом Тэквайза в пустыне обитаем? Однако, когда незнакомые люди попытались однажды проникнуть ко мне, то немедленно были остановлены кахыоллами, которые с хитроумно изогнутыми луками и ружьями наизготове, словно привидения, летали по пустыне. Незнакомцы повернули коней и пустились наутек, ожидая в любой момент пулю или стрелу в спину и, наверное, раскаиваясь в том, что осмелились заглянуть сюда: кахыоллы преследовали их несколько миль подряд.
Я не сразу привык к уединенности жизни в пустынном краю, где, по воле судеб, мне пришлось жить. Перевал между горами Сан-Джакинто и горой Сан-Гордонио был удобным и самым красивым изо всех перевалов, ведущих к побережью. Но никто из белых не рисковал пользоваться им. Если смотреть с берега, на расстоянии было видно, как высоки пики гор и как мощно вздымались они к небу: мрачные скалы отпугивали, и переход в этом месте казался неосуществимым.
В своих поездках калифорнийцы редко посещали пустыню, предпочитая перебираться морем; другие — дорогой, идущей из Мексики и пересекающей реку вдоль владений юмов, потом огибающей горы, лежащие южнее того места, где я жил. Существовали другие пути, и не было никакого резона проделывать столь трудный долгий переход из Лос-Анджелеса через южную пустыню.
Здесь путешественников вряд ли что-то могло заинтересовать, поэтому они и не предпринимали подобных попыток. Горячие источники, от которых получил свое название Аджью Каленте, долгое время использовались лишь индейцами. У калифорнийцев существовали такие же, но расположенные неподалеку от города, а про эти им было и вовсе ничего неизвестно.
Чудеса между тем в моем доме продолжались, и время от времени с полки вдруг исчезала какая-то книга, но всегда вместо нее появлялась другая, новая. Как-то раз, в первые месяцы моего полного одиночества, я обнаружил на столе в доме мешочек с орехами. В другой раз неожиданным подарком стала буханка хлеба, испеченного из необычной ореховой муки.
Теперь я читал уже гораздо быстрее прежнего и очень радовался новым незнакомым книгам, встававшим на полку рядом с прежними, старыми. Из осторожности я не рассказывал кахьюллам о таинственных исчезновениях: они просто могли не понять меня.
Значит, думал я, в горах и в самом деле кто-то прятался, — кто-то, не желающий быть замеченным, но не приносящий мне никакого вреда. Если он не хочет, чтобы его видели, пусть прячется — его право.
После гибели отца у меня осталось шестьсот долларов в золотых монетах. Когда мои запасы подошли к концу, а Питер все еще не появлялся, я достал из жестянки, где они хранились, одну монету и отправился в небольшую лавку, невдалеке от дома, чтобы купить себе еды.
Взяв золотой, лавочник огляделся, очевидно боясь быть услышанным, и зашептал:
— Я не спрашиваю тебя, мальчик... Но если у тебя еще много таких монет, никому о них не рассказывай. Даже хорошие люди могут проболтаться, а здесь шныряют разные бродяги, которые могут убить человека и за цент.
Он повертел монету в руках.
— Бери все, что тебе нужно, мальчик. Оставляй этот золотой у меня, а когда тебе еще что-нибудь понадобится, приходи и снова бери. Я скажу, когда деньги кончатся и нужно будет платить снова.
Он оказался настроенным дружелюбно, но я уже никому не верил. Однако рассуждения лавочника были вполне логичными, поэтому я последовал его совету.
По-прежнему, то один, а иногда в компании с Франческо я исследовал окраины пустыни и забирался глубоко в горы Сан-Джакинто и Санта-Росас. Часто уходил в каньоны и даже оставался там на несколько дней.
Однажды, когда я был дома, послышался неожиданно стук копыт. Входная дверь оставалась открытой, чтобы впустить немного вечерней прохлады, поэтому, как обычно, я взял отцовский револьвер, встал за дверью, выставив из-за нее чуть-чуть только плечо, и глядел одним глазом на дорожку, ведущую к дому.
Любое оружие было для меня теперь не в диковину. С малых лет я помнил, что ружье должно быть всегда заряжено, а стрелять надо в случае крайней необходимости и умело, поскольку каждый человек может оказаться твоим врагом. Едва лошадь с наездником оказались в поле моего зрения, я выскочил из-за двери.
Но это был Джакоб Финней!
Заткнув оружие за пояс, я выбежал навстречу ему. Он заулыбался, едва заметил меня.
— Ну, здравствуй, здравствуй! Как ты вырос, Ханни! Не возражаешь, если я сойду с лошади?
— Пожалуйста! И заходите в дом!
Пустив свою лошадь пастись, Финней вошел в комнату и сел, бросив свою шляпу на пол рядом с собой. Он заметил у меня за поясом пистолет.
— Ты ждешь каких-то неприятностей?
— Да, сэр. Постоянно. Ведь они убили моего отца.
— Слыхал об этом. Кто-то поговаривал, что он, покидая нас, прихватил вроде с собой одного или двух?.. Да, Верн был настоящий человек.
— Он убил бы гораздо больше, но время ушло на то, чтобы достать оружие и оттолкнуть меня в сторону.
— Это на него похоже.
— А как поживает мистер Келсо?
— Последнее, что я слышал о нем, это то, что он работает на землях Мазелод. Фарлей купил себе ранчо чуть ниже дороги из Сан-Диего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150