- Проходит свидетелем у Скорика.
- Забавный расклад.
- И еще: надо не прозевать, когда он возвратится. Скорик будет его
допрашивать, как своего свидетеля с прицелом на наши интересы. Вы поняли
меня?
- Что ж тут понимать!.. А как эти собиратели антиквариата из моего
списка?
- Пока общие слова. У всех алиби. Остался еще один, сейчас должен
прийти.
- Что ж, Бог в помощь...

Скульптор Борис Никитич Огановский припозднился минут на двадцать. Он
вошел шумно дыша, крупный, тяжелый, голубая сорочка в большую серую клетку
была расстегнута, под рыжеватой бородой сильная жилистая шея, тяжелые
руки, пальцы крепкие с выпуклыми ногтями, под которыми невымываемые дужки
темной глины.
- Извините, опоздал маленько, - сказал он, - и Кира уловила запашок
алкоголя. - Работяги привезли камень, надо было с ними бутылку удавить, -
он сел и стал застегивать пуговицы на сорочке. - "Так в чем душа моя
повинна?" - процитировал он чью-то стихотворную строку.
- Это вам лучше знать, - улыбнулась Кира. - Борис Никитич, у вас,
говорят, лучшая в городе коллекция работ старинных резчиков по кости?
- Вы что, тоже интересуетесь этим предметом?
- Постольку-поскольку.
- Да, коллекция у меня отменная. Двадцать лет собираю. Мне музеи
предлагали продать им, давали большие деньги. Но кто же продает штучные
вещи!
- А в городских музеях есть подобные коллекции?
- Нет. Даже частных коллекций, кроме моей, почти не существует.
- Гилевский знал о ней?
- Возможно. Мы с ним на эту тему не беседовали. Мы были знакомы
только визуально: я знал его в лицо и знал, кто он, а он, возможно, и
видел меня на какой-нибудь выставке, но не знал, кто я.
- Что это вы так уничижительно? Говорят, вы талантливый скульптор.
- Талантлив был Роден, Манизер, Мухина. Я добротный профессионал,
многое делаю лучше других. Вот в этом я уверен.
- Что вы думаете об убийстве Гилевского?
- Дикая история. Что-то произошло на их музейной кухне, а что именно,
- даже не задумывался. Что там за дрязги, кто кого опередил - понятия не
имею. Вот если б вы спросили про Союз художников, тут бы я вам развернул
рельефную панораму. А музеи - как запечатанные консервные банки.
- У вас хорошая память?
- Не жалуюсь.
- Тогда вспомните, пожалуйста, где вы были двадцать первого июня, во
второй половине дня, скажем с семнадцати до двадцати одного часа.
- Зачем мне мучить память, у меня кондуит есть, - из нагрудного
кармана он извлек затрепанный блокнот без обложки. - Я, чтоб не запутаться
в делах, расписываю себе наперед каждую неделю, - он послюнявил палец,
полистал блокнот. - Так... вот двадцатое... Что тут у нас? Поездка за
глиной на скульптурную фабрику, легкий банкетос у Иванцева по случаю
аванса... Так... Двадцать первое... Встреча с детьми в художественном
кружке, поездка на автосервис, чтобы поменять амортизатор, в два обед с
Оксаной, Оксана - это моя новая натурщица, - сказал он, глядя на
Паскалову... - Дальше... Исторический музей, выставка старинной мебели...
Значит в интересующее вас время я был на этой выставке, - он спрятал
блокнот. - Вас это устраивает?
- Меня да... Скажите, Борис Никитич, а вы не знакомы с Жаданом и
Чаусовым?
- Хорошо знаком. Случается, выпиваем вместе.
- Я смотрю, в ваших записях все - дела, а о работе - ни слова, -
улыбнулась Кира.
- А что записывать о работе? - пожал он плечами. Работа есть работа.
Каждый день с шести утра до двенадцати. Это железное правило нарушается в
редких случаях.
- Борис Никитич, возможно ли, чтоб во время посещения вами выставки
мебели там был в это же время кто-либо из ваших знакомых, но вы его или
ее, если это она, не увидели?
- Исключено! Зальчик там небольшой, вход и выход один, движение вдоль
экспонатов произвольное, хочешь иди слева направо, хочешь справа налево.
Так что все время перед глазами чьи-то физиономии. Да и народу в тот день
там было немного, человек десять-пятнадцать. Вот если мы пойдем с вами
туда в одно время, я обязательно вас увижу, - игриво заключил он.
А она подумала: "Кто из них в таком случае врет: либо Чаусов с
Жаданом, либо он". Но не сказав об этом своем предположении, поблагодарила
его, и он ушел...
Кира собрала бумаги, заперла в сейф, три экземпляра книги профессора
Самарина "Челлини, Фаберже, Диомиди - великие мастера", оставленные ей
Чаусовым, аккуратно, чтобы не выпали закладки Чаусова, положила в большой
целлофановый пакет и отправилась в библиотеку Академии наук.
Это было старинное трехэтажное здание с широким порталом, над которым
декоративный балкон поддерживали две могучих консоли в виде львиных голов.
Пожалуй, со студенческих лет Кира не была в этой богатой библиотеке.
Предъявив удостоверение дежурной, Кира прошла к замдиректора по
научной части. Ею оказалась немолодая женщина весьма строго и немодно
одетая, но хорошо причесанная.
- Садитесь, - пригласила она Киру. - Я вас слушаю.
- Мне нужны публикации, связанные с именем художника-ювелира Георгоса
Диомиди.
- Я не знаю, что у нас есть. Сейчас попрошу библиографа, пусть
посмотрит. Вам придется подождать, - женщина позвонила по внутреннему
телефону: - Виктория Антоновна, пожалуйста, поищите, что у нас есть,
связанное с художником-ювелиром Георгосом Диомиди... Да... Сейчас,
пожалуйста...
- Я не буду мешать вам, если здесь посижу? - спросила Кира.
- Ради Бога, сидите...
Минут через пятнадцать позвонила библиограф, что-то стала диктовать,
замдиректора записывала на формулярную карточку, затем, закончив,
поблагодарила и протянула карточку Кире:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47