Следующим был художник-реставратор Давид Манукян - невысокий плотный
чернявый человек, в джинсах и в хорошей джинсовой рубашке с закатанными
рукавами, из которых высовывались волосатые руки с сильными кистями...
- Давид Ованесович, в связи с убийством Гилевского у меня к вам
несколько вопросов.
- Задавайте, - он пожал плечами.
- Вы знали Гилевского?
- Знал визуально, но знаком не был.
- Вы коллекционер?
- В первую очередь я художник-реставратор.
- Картин, икон?
- Нет, витражей. Я не только реставрирую, но и делаю витражи.
- Неужели на это есть спрос?
- Представьте себе. Ремонтируются старые церкви и костелы, в которых
семьдесят лет были склады. Многие прекрасные витражи искалечены, строятся
новые церкви. Так что нужда во мне есть, - он улыбнулся.
- А что вы коллекционируете?
- Офорты. На библейскую тему.
- В отделе, где работал Гилевский, было что-нибудь, что могло бы
интересовать таких собирателей старины, как вы?
- Естественно. Там богатые фонды, многое в запасниках, никогда не
выставлялось. Но доступа туда не было.
- Почему?
- Гилевский, как я наслышан, был цербер.
- А где вы были?.. - она назвала день и приблизительное время
убийства Гилевского.
- Я вас понял, - снова улыбнулся он, на какое-то мгновение задумался,
затем сказал: - У меня небольшая мастерская, четыре помощника. В этот день
и в это время у меня как раз был священник, отец Даниил из церкви в
Васильковичах. Церковь новая, только построили. Нужны витражи. Он приехал
заказывать, поговорить о цене. Все это вы легко проверите.
- У вас нет каких-нибудь личных соображений о мотивах убийства,
может, они сложились из ваших разговоров с другими собирателями старины?
- Знаете, я от музея очень далек. Услышал, что убили старика,
посожалел, разумеется, и забыл. Есть свои заботы и своя работа. Так и
другие реагировали, кто не был с ним знаком, а лишь понаслышке.
- Собирательство тоже подвержено моде. Что сейчас особенно в моде?
- Мода бывает у дилетантов. Профессионалы не изменяют своим
привязанностям.
- Вы хотите сказать, что искать нам надо среди дилетантов?
- Искать надо всюду, - нахмурился он. - На все есть нынче цена, кроме
человеческой жизни. Вы бывали в Ереване, в Матенодаране?
- Нет, только слышала.
- Там бы вы поняли, почему уходя оттуда, люди думают не о том, как бы
заиметь что-нибудь из увиденного, а о том, что можно принести туда из
дому, что достойно быть сохраненным на века, - он посмотрел на нее почти
черными умными глазами и вдруг сказал: - Нет, я не убивал Гилевского.
- Я вас не подозреваю, - сказала Кира.
- Напрасно. Сегодня надо подозревать всех и всякого, время такое,
дикое. Приходите посмотреть мои витражи и коллекцию офортов, я храню ее
открыто в мастерской.
- Чтобы понять, почему вы не могли убить? - улыбнулась Кира.
- И для этого тоже...
"Каждый будет приводить доводы, почему не смог бы убить. Но кто-то же
убил, - с грустью подумала Кира, когда Манукян ушел. - А не вожусь ли я с
ними зря. Может убийца из другого мира?"
Она понимала, что ей предстоит всем им задавать почти одни и те же
вопросы. Опыт сотен следователей на протяжении десятилетий выработал много
стереотипов, без которых было не обойтись. Кто-то когда-нибудь и после
нее, Киры Паскаловой, будет задавать те же вопросы, но в других
обстоятельствах, однако следуя стереотипам взаимоотношений и поведению
допрашивающего и допрашиваемого...
На предложение "садитесь", Жадан сострил:
- Уже? Но мне еще не ясно, за что, - невысокий, худощавый, юркий, он
хохотнул, отодвинул от стола стул, уселся, откинулся на спинку, скрестил
руки на груди. Из-под натянувшегося рукава проглянула татуировка: сфинкс.
Он поймал взгляд Киры и сказал: - Грехи отрочества, но исполнено неплохо,
- чуть повыше приподнял рукав, демонстрируя татуировку. - Не правда ли?
Кире он не понравился: то ли бравада, то ли хамоватый, не понимает,
куда и зачем пришел.
- Это меня мало занимает, - резко сказала она. - Коснемся другой
темы.
- Убийства Гилевского?
- Вы догадливы, Святослав Юрьевич.
- Получив ваше приглашение, я не долго ломал голову, чтобы это
значило. Итак, "их бин ганц ор", т.е. "я весь внимание".
- Это хорошо, - ухмыльнулась Кира. - Как давно вы знали Гилевского?
- Лет восемнадцать, с момента моего прихода в музей.
- Гилевский и тогда уже был в зените славы?
- Еще как! Я поклонялся его тени. Непререкаемый авторитет! Надо
заметить - справедливо. Поколение таких, как он, уже почти вымерло:
интеллигентны, образованны!
- Что из себя представляет музей?
- Богатейший. И наука там на уровне. А фонды! Когда-то это были
спецфонды. За ними приглядывало КГБ. Входить туда простым смертным -
ни-ни! Потом исчезло КГБ. Фонды вроде открыли. Но в жизни, как известно,
круговорот не только воды в природе. Место КГБ занял Гилевский, не по
должности, по призванию. К середине восьмидесятых музей стал неуправляем,
было принято решение разделить его: на музей этнографии и художественного
промысла и Фонд имени Драгоманова. Он по сути тоже музей, но со своей
картинной галереей, со своими фондами и отделом рукописей, с библиотекой
редкой книги.
- Почему вы перешли из музея в Фонд?
- Когда произошел раздел, одни ушли добровольно в Фонд, других "ушли"
по желанию администрации.
- А вы?
- Я добровольно. Поскольку я еще и преподаю в институте декоративного
и прикладного искусства, специфика моей работы ближе к специфике Фонда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47