Их
разогревала невестка - волевая, настырная. В последнее время в семье жила
напряженность. Невестка твердила: "Надо ехать, пока не поздно, пока
мышеловка не захлопнулась". Несмотря на свои двадцать девять лет, нрав и
напор у нее были многоопытного человека, склад ума жесткий; меньше всего,
убеждая, пользовалась эмоциями. "Вот факты, - говорила она обычно. Она
преподавала в школе математику, ни с кем не конфликтовала, но и садиться
себе на шею не позволяла. Однажды завуч спросил: "Евгения Ильинична, как у
вас дела с интернациональным воспитанием? У нас должна быть комплексная
комиссия облоно". - "Плохо, Ярослав Николаевич, - ответила она. - Не
справлюсь. Никак не могу отучить детей вырезать на партах слово "жид"...
Она не приносила домой слухов, а рассказывала эпизоды из жизни школы,
и это были в ее понимании самые сильные аргументы, поскольку школа -
точное зеркало общества.
Как-то пришла веселая. За обедом вдруг сказала:
- Интересный разговорчик был в учительской. Наша милая словесница
Тамара Даниловна где-то раздобыла миниатюрное издание Пушкина на двух
языках - на русском и параллельно на идиш. Показывает мне и этак невинно:
"Евгения Ильинична, интересный вы народ, евреи... Я, конечно, хорошо
отношусь к вам, но все у вас не такое. Даже вот читать надо справа налево,
а не как у всех - слева направо". Я ей тут и вмазала: "Когда ваш народ и
многие другие еще ходили в шкурах, мой народ уже создал Библию, которую вы
сейчас читаете слева направо". Она обалдела и испуганно лепечет, она же у
нас из парторгов: "Я Библию не читала". Я ей говорю: "Напрасно, Тамара
Даниловна. Тогда бы вы мне не задавали таких вопросов". Она у нас вообще
большая интернационалистка. Был у нас такой ученик Миша Рубинчик. Хулиган,
двоечник, полный балбес. Однажды наша Тамара Даниловна спрашивает у него:
"Кто написал "Недоросль" - "Не знаю, какой-то не русский". Что вы думаете
она сказала ему на это? Объяснила, кто такой Фонвизин, происхождение его
фамилии? Как бы не так! У нее хватило ума крикнуть на весь класс: "Сам ты
не русский!" Сейчас этот Рубинчик то ли в Израиле, то ли в Штатах.
Небольшое приобретение для тамошнего общества. Он на всю жизнь сохранит
приятное воспоминание о нашей школе и о стране, где родился.
- Разве вам не ясно, что отсюда надо уезжать? - обратилась она к
Левину.
- Куда б ты ни уехала, все равно ты будешь думать по-русски. Я уже не
говорю о нас, стариках, - тихо сказал Левин.
- А почему вы печетесь только о себе? - вспыхнула невестка. - У меня
есть сын, ваш внук, о котором надо думать сегодня, сейчас!
Левин понял: возражать бесполезно. Да и что возражать? Она била по
живому. Было неприятно, больно, раздумья бесплодны, только истязают
безысходностью, последнее время эта безысходность завыла в полный голос.
Национальное вокруг стало концентрироваться, осознавать себя, и оттого
стала заметней неприкаянность и отторгнутость евреев. Несмотря на то, что
официально стало легче. Может, даже именно поэтому: где-то открываются
синагоги, создаются общества, кружки по изучению иврита и идиш, выходят
какие-то газеты, журналы. Но все это - самообман, иллюзии возрождения.
Возрождаться уже некому и нечему. Все позабыто, уничтожено. Дух вышел...
В этот вечер она словно добивала их, была возбуждена, в каком-то
раже:
- Вы помните Иду Семеновну Поляк? Я встретила ее соседку, украинку,
они прожили тридцать лет рядом. Так вот эта соседка едет по приглашению
Иды Семеновны в Хайфу...
Левин хорошо знал Иду Семеновну. Ее муж, покойный уже, часто по
просьбе прокуратуры проводил бухгалтерские экспертизы. Она преподавала
русский язык и литературу в школе, где учился сын Левина. Считалась в
городе одним из лучших учителей. В 1979 году ее пригласили в мединститут
на должность и.о. ассистента на кафедру иностранных языков преподавать
русский для иностранных студентов. Ректор подписал приказ, она приступила
к работе. Студенты ее очень любили. А там были кубинцы, индийцы,
африканцы, немцы и арабы. Через два месяца ректора вызывает секретарь
обкома по идеологии и устраивает разнос: почему Поляк приняли на работу,
не согласовав с обкомом, тем более она беспартийная, а с иностранцами
должны работать коммунисты. А, главное, надо щадить национальные чувства
арабов. Ректор заикнулся, мол, давайте письменное распоряжение. Но
секретарь обкома не растерялся, пообещал, что будет приказ министерства. И
точно: через какое-то время из министерства пришла бумага, что на этой
кафедре сокращается одна ставка. Разумеется, уволили Поляк - она была на
кафедре новенькая, не увольнять же старых работников. Интересно, знали ли
об этой подлой возне студенты-арабы?..
- Знаешь, - с победительной улыбкой обратилась невестка к мужу, все
время молчавшему и осторожно поглядывавшему то на Левина, то на мать, -
когда Гомулка в конце шестидесятых изгонял евреев из Польши, очень
остроумно сказал их писатель Слонимский. Он провожал кого-то из уезжавших.
На вокзале, где висят таблички-указатели "К поездам", "Камера хранения",
"Туалет" и прочие он посоветовал повесить еще одну: "Пусть последний
погасит свет".
- Делайте, что хотите, - устало сказал Левин. - Конечно, если вы
уедете, мы с мамой потащимся за вами, - он обреченно поднялся из-за стола.

13
На работу Левин пошел не к девяти, а к десяти, поднялся утром
подавленный, с головной болью, как после бессонной ночи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78