Она моей гибели не одобрит и не поймет. Но Юрок в такие тонкости войти сейчас не в состоянии. У него свои заботы.
Да, мне это неинтересно и опасно. Но и отпускать его одного я тоже не могу. Совесть не позволяет. И совесть бывшего командира, привыкшего брать ответственность на себя, и совесть квалифицированного специалиста.
— Ладно, собирайся, — решаю все-таки я.
Экипировку мы приготовили еще накануне. Сложена аккуратно, по-армейски, в соседнем кресле. Традиционный камуфляж. И не только традиционный, но сегодня и необходимый.
За оружием еще предстоит съездить. Дома я оружие не держу, а обрез охотничьей одностволки, привезенный Юрком с собой, не годится даже для защиты сада от нахальных лесных зайцев. При выстреле такие короткие штучки грозятся из рук вылететь, а уж про процент точного попадания я не говорю. Пусть обрез чем-то и напоминает благородный дуэльный пистолет, однако калибр ствола подходит больше для дуэли со слоном, чем с человеком.
Но Юрок к своему оружию привык, расставаться не хочет. Вольному — воля.

Глава 2
1
Моя машина слишком заметна — серебристый “Крайслер” светится даже в ночи, что, несомненно, любой охране доставит ни с чем не сравнимое удовольствие. Более того, многие достаточно крутые ребята могут, допускаю, знать о моей предыдущей работе, которой я занимался по принуждению. Крысавца к крутым отнести можно без сомнения. И с покойным Труповозом он имел какие-то деловые отношения. А я так и не знаю, существовал ли у Труповоза еще один экземпляр видеокассеты, с помощью которой он “координировал” мои действия — попросту говоря, принуждал отставного капитана спецназа ГРУ быть киллером. Если такой экземпляр существовал в действительности, то куда он делся, к кому в руки попал и когда выплывет на свет божий — вот архиважный для меня вопрос. Я просто не имею права отбросить вариант, при котором этот самый экземпляр кассеты может оказаться у Крысавца. И тут же я, как на празднике, верчусь рядом с ним... Или даже без кассеты — он просто знает со слов Труповоза о моей работе, мало ли что тот сболтнуть мог... Опять прокол — и наставленный в меня, любимого, заряженный ствол. Нет. Так не годится, я такого не люблю и не одобряю.
Поэтому, при всем моем недоверии к отечественному транспорту, поехали мы на старенькой “шестерке” Юрка. Она приятная грязновато-серая и, как ночная подвальная кошка, неприметная и незаметная. Разве что кого-то может заинтересовать иногородний номер, и потому наша задача — никому особо с этим номером не подставляться. Я не люблю лишние жертвы...
А Юрок нервничает, как закипающий чайник, все больше и больше. Это видно не только по тому, что он заикается чаще, но и по неровной манере вести машину. После светофора сразу со второй скорости трогается и газует так резко, что движок рискует заглохнуть. Помнится мне, в Афгане он был более хладнокровным. Однажды в засаде пропустил мимо себя караван с наркотой и не выдал себя ни движением, ни вздохом — сидел замаскированный среди камней в двух шагах от дороги, и любой пристальный взгляд мог подвести его под пулю. Но караван пропустить было необходимо, чтобы моджахеды не смогли свернуть раньше времени, — и он пропустил. Сейчас младший сержант на подобную выдержку оказался не способным. Вот что делает с людьми спокойная или неспокойная, но гражданская жизнь. Чтобы отвлечь парня, я начал рассказывать анекдоты, вычитанные в одной из еженедельных рекламных газет — их во множестве по почтовым ящикам разбрасывают. После первого анекдота, не самого смешного, Юрок посмотрел на меня, как на естественного, от природы, дурака — напряженно и почти с негодованием. После второго слегка улыбнулся, словно ребенка конфеткой поманили. Я же специально выбрал состав “по нарастающей”. Чем дальше, тем смешнее. Под конец, когда мы оказались на нужной окраине города среди частных домов, он чуть-чуть расслабился.
— Вот здесь тормозни, — показал я. — Жди. Я через пять-десять минут вернусь.
— Не под-дведут? — А во взгляде надежда и боль, словно во мне его собственное спасение.
Я не ответил. С чего это он вдруг начал во мне сомневаться? Я никогда никого не подводил, и он это знает еще по армии. А служил я достаточно долго, чтобы армейские привычки впитались в кровь.
Но ни к чему посторонним знать, где я храню оружие или у кого беру его, как я Юрку и сообщил. Потому я и сделал круг в квартал и тем же путем вернулся. Вернулся я с продолговатым холщевым мешком и с красочным полиэтиленовым пакетом. Тяжеленным. Как только материал не разорвался. Протянул Юрку массивную пластмассовую кобуру.
— “Стечкин”, — сказал он обрадованно, с теплотой в голосе и с уважением к оружию — на радостях даже не заикнулся, и тут же убрал кобуру под сиденье. Навстречу по улице ехала машина и освещала нас ярким светом галогенных фар. Терпеть не могу, когда меня освещают. Но такие фары ставят на свои машины люди состоятельные. У ментов таких не бывает. Это уже легче.
— Теперь — гони...
Юрок опять резко газанул, но сейчас уже, кажется, не от волнения, а почти азартно.
2
Шагая привычно прямо, со стороны посмотреть, даже нарочито прямо, генерал вышел из здания через центральный подъезд, для чего ему пришлось подняться на два этажа выше и сделать большой круг по коридорам, которые как-то неожиданно, вдруг, стали уже казаться чужими. И очень не хотелось встретить в этих коридорах кого-то из знакомых, кто в курсе его дел. Не хотелось выслушивать соболезнования и сожаления, неизбежные в этом случае. Знакомых он встретил, но не равных по званию, которые могли только поприветствовать генерала, не более.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16