Красив, чертяка! Анастасию Павловну можно понять.
Посреди убогой мансарды портреты кажутся иконами, украденными из соседнего храма.
– Ты часом свечки перед бабой Настей не жжешь? – интересуюсь я.
Никита поднимается в полный рост, выпрямляется и делается столь страшен, что я отступаю на шаг.
– Она тебе не «баба Настя», а Великая Императрица Анастасия Павловна! – гремит он.
Я кивнул.
– Она и для меня Великая Императрица. Просто пока была жива, я от тебя только «баба Настя» и слышал. Извини.
– Дурак был, – сказал Никита. – Пока имеем – сам знаешь. Ты садись!
Он тяжело опустился напротив меня, и на столе возникла бутылка красного вина и два сомнительной чистоты бокала, извлеченные из-под стола вместе с бутылкой.
– Тессианское? – поинтересовался я.
– Обижаешь. Настоящее венгерское. Со Старой Земли. У меня еще две бутылки – берегу для таких случаев.
Выпили.
– Двадцать человек по делу арестовано, – сказал Никита. – И, думаю, этим не кончится.
– По делу Хазаровского?
– Естественно. А по какому же?
– А тебе-то что? Ты ни бизнесом, ни политикой никогда не занимался.
– Поэту невозможно уцелеть, когда стреляют в каждого второго, – процитировал Никита.
Не дожидаясь меня, выпил еще.
– Хазаровский человек был, понимаешь? Человек! Нет, не ангел, я не утверждаю. Может, себе в карман и клал. Как дела ведут в колониях – сам знаешь. Но Леонид Аркадьевич не только под себя греб, он не только брал – он отдавал. Науку финансировал, образование, литературные премии учреждал, художников подкармливал. А этому ничего не надо! Ладно, поэты. Мы, допустим, люди бесполезные. Но при нем скоро академиков по чердакам расселять начнут. Ты слышал когда-нибудь, чтобы он что-нибудь хорошее сделал? О злоупотреблениях слухи ходили, было. А о благотворительности что-то нет. Зато теперь поют коллективные гимны! Вместо молитв! По пять намазов на день!
– Народ его любит, – заметил я.
– Народ – это коллективный мазохист, – сказал Никита. – Ради иллюзии защищенности он готов позволить сделать с собой все что угодно. Только иллюзии, заметь! Нет никакой надежной твердой руки господина Страдина – одна пропаганда. И колонии теряем одну за другой, и терроризм, и война, и беднее стали, что бы там ни говорили, – он обвел глазами убогую обстановку. – Вот, смотри, очевидное доказательство. А ты встречался с этой сволочью! Смиренно просил аудиенции!
И он выпил еще, видимо, намереваясь уговорить бутылку в одиночку.
– Я не со сволочью встречался, а с императором, – заметил я. – И Тессианский флот привел Кратосу, а не господину Страдину. Я империи служу, а не тому, кто сидит на троне. Есть родина, понимаешь?
– Ох! – простонал Никита. – Второй Хазаровский! Тоже все говорил, да я – патриот, да я не хочу эмигрировать, да родину не унесешь на подошвах сапог! Его же предупреждали – беги. За полдня, за час, за четверть часа. Нет! Мы Родину любим. Ах, Великий Кратос! На тебе веревочку, на тебе мыло, подвесь меня, любимый, на солнышке! Или под нож, или под топор – тоже выход. И станет небо голубым от нашей крови голубой!
– Станет, – серьезно сказал я.
Никита шумно вздохнул и возвел глаза к небу.
– Вы неисправимы, Ваше превосходительство! И где теперь Хазаровский? Нет его!
– Почему же нет? Вроде жив пока.
Я допил вино и вылил себе остатки.
Никита кивнул, наклонился под стол и извлек оттуда бутылку водки «Страдинка».
– Никогда бы не стал пить эту гадость, да дешевая, – сказал он и плеснул себе в бокал из-под вина. – Да, жив пока. Но это ненадолго. Не дадут ему выйти оттуда, несмотря на все заявления о том, что у него нет политических амбиций и после тюрьмы он намерен заниматься исключительно благотворительностью. Как только шумиха спадет – так и придушат тихонько, а потом объявят об инфаркте, и никто не поморщится. Что, заткнешь меня, Ваше превосходительство? А, патриот?
– Не заткну. Любить Родину не значит льстить ей. Но ты преувеличиваешь, по-моему.
Он опрокинул бокал и налил еще.
– Ты наливай, Данька. Ничего, пить можно.
Я последовал его примеру.
– Преувеличиваю, говоришь? – усмехнулся он. – А сам-то? Я слышал, тебя чуть не расстреляли.
– У меня Т-синдром.
– Я в курсе. А когда он начался?
– Уже после этого, на корабле.
– Вот-вот. И откуда же о нем узнали?
– Вероятно, есть какие-то косвенные признаки, по которым можно поставить диагноз раньше, чем болезнь начнет проявляться в полной мере.
– Есть такие признаки: цертис неподалеку летал, свечение углядел кто-нибудь или обожженное дерево, где ты на него опирался. Только по косвенным признакам не расстреливают. По косвенным признакам задерживают и назначают разбирательство. Я видел эти дела. Вот если бы тебя сразу на корабль погрузили без всяких фиктивных казней – было бы все путем. А так – нестыковочка.
– И что ты об этом думаешь?
– Думаю, что в твоем деле были подложные показания. И твой Т-синдром здесь вообще ни при чем. А потом подлог выяснился, и Страдин решил повременить. Вот так.
Я выпил водки и закусил ломтем черного хлеба.
– И кто, ты думаешь, на меня донес?
– Это тебе лучше знать. Но вот что могу сказать совершенно определенно: Страдин обрадовался этому доносу, как дару небес, и тут же за него схватился. На кой черт ему оппозиционный губернатор! И расстрелять тебя побыстрее, думаю, тоже его идея. Только заступился кто-то или скорее подлог стал известен, пусть даже в узком кругу.
– Можно было просто не назначать меня губернатором. Прислать своего.
– Слишком явная несправедливость. Ты же все это начинал. Твоя планета.
– Казнь все равно выглядит большей несправедливостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113