Вручишь
утром ему лично, когда он проснется.
- Это другое дело, - с явным облегчением сказал Колум. - Только я
должен вас предупредить: если записка ему не понравится, попадет вам, а не
мне.
- Меня он не тронет, иначе я его так трону... - заявил Лиминг, как
будто констатировал непререкаемую истину. - Давай, пиши.
Прислонив ружье к противоположной стене коридора, Колум откопал в
недрах кармана карандаш и бумагу. Глаза его выпучились от напряжения. Он
готовился к невероятно трудной задаче - нацарапать десяток-другой слов.
- Его Высокородию, Мерзейшему из Надзирателей.
- Что такое "мерзейший из надзирателей"? спросил Колум, борясь с
незнакомым написанием земных слов.
- Это такой титул, вроде "Вашего Высочества". Ведь он у вас и вправду
высокий, - Лиминг почесал нос, наблюдая, как охранник потеет над письмом.
Потом стал медленно диктовать, стараясь, чтобы каллиграфический талант
Колума поспевал за его темпом.
- Питание скудное, и качество его отвратительное. Я ослаб, потерял в
весе, все ребра торчат наружу. Моему Юстасу это не по нраву. Чем больше я
худею, тем больше он свирепеет. Стремительно приближается момент, когда я
вынужден буду снять с себя всякую ответственность за его поступки. Поэтому
прошу Ваше Высокомерзейшее Надзирательство отнестись к этому со всей
серьезностью.
- Больно уж много слов, да еще какие длинные, - посетовал Колум с
видом измученного крокодила - Когда сменюсь с дежурства, придется
переписать поразборчивее.
Понимаю и ценю те труды, которые ты взял на себя, желая мне помочь. -
Лиминг так и излучал братскую любовь. - Именно поэтому я уверен, что ты
будешь жив-здоров до тех пор, пока не выполнишь мое поручение.
- Хотелось бы пожить подольше, - заныл Колум, снова выпучив глаза -
Ведь я тоже имею право жить, верно?
Именно так я ему и сказал, - произнес Лиминг, сделав вид, как будто
промучился всю ночь, доказывая неоспоримый факт, но гарантировать успех
пока не может.
Мне больше нельзя говорить с вами, - спохватился вдруг Колум,
подхватив ружье. - И вообще разговаривать с вами не положено. Если
начальник караула меня застукает.
- Его дни сочтены, - холодно произнес Лиминг. - Он не переживет даже
собственной смерти.
Колум, уже протянувший было руку, чтобы закрыть глазок, замер, будто
его хватили обухом. Потом спросил:
- А разве можно пережить свою смерть?
- Все зависит от метода убийства, - пояснил Лиминг. - Есть такие, о
которых ты никогда не слыхал и даже вообразить себе не можешь, что это
такое.
Тут Колум потерял к беседе всякий интерес и захлопнул глазок. Лиминг
вернулся на свою скамейку и растянулся на ней во весь рост. Свет угас. Семь
звезд заглянули в оконце - и путь к ним ему не заказан!
Наутро завтрак запоздал на час, но зато он состоял из миски тепловатой
кашицы, двух толстых ломтей черного хлеба, густо намазанных жиром, и
большой кружки теплой жидкости, отдаленно напоминающей слабенький кофе. Он
проглотил все это с растущим торжеством. По контрасту с тем, что ему
приносили обычно, сегодняшняя еда казалась рождественским обедом.
Настроение резко подскочило.
Ни в этот день, ни на следующий приглашение на вторую беседу не
поступило. Комендант затаился на целую неделю. Как видно, Его Мерзейшее
Надзирательство все еще ожидает ответа из латианского сектора и не склонно
предпринимать никаких действий до его получения. Тем не менее, еда стала
получше, и Лиминг расценил этот факт как подтверждение того, что ктото
хочет застраховать себя от напастей.
Затем, как-то рано поутру, ригелиане устроили представление. Из камеры
их не было видно, но зато прекрасно слышно. Каждый день, примерно через час
после рассвета, раздавался топот двух тысяч пар ног, который удалялся в
сторону мастерских. Обычно это был единственный звук - ни голосов, ни
обрывков разговоров, только усталая поступь да изредка выкрики охраны.
На этот раз они шли с песней, и в их пронзительных голосах слышался
ясный вызов.
Оглушительный нестройный хор выводил что-то вроде: "Аста Зангаста -
грязный старикашка, у него на пузе блохи, а в носу - какашка!" Это должно
было звучать глупо и по-детски. Но нет, их единодушный порыв, казалось,
придавал песенке скрытую угрозу.
Заорали охранники. Пение становилось все громче, причем вместе с силой
звука рос и вызов. Стоя под окном, Лиминг напряженно прислушивался. Именно
в такой оскорбительной форме он впервые услышал упоминание об Асте
Зангасте, который, вероятно, был правителем этой планеты, диктатором, а
может быть - просто главным головорезом.
Рев двух тысяч глоток достиг крещендо. Охранники бесновались, но их
выкрики тонули в общем гвалте. Где-то раздался предупредительный выстрел.
Часовые на сторожевых вышках развернули пулеметы, нацеливая их на двор.
- Выродок ушастый этот Аста Зангаста! - взревели вдали ригелиане,
доводя свою эпическую поэму до победного конца.
Раздались удары, выстрелы, звуки потасовки, яростные вопли. Двадцать
охранников в полном вооружении промчались мимо окна Лиминга, спеша к
невидимой свалке. Гомон продолжался полчаса. Потом постепенно утих.
Повисшая вслед за этим тишина была почти осязаема.
Во время прогулки весь тюремный двор оказался в полном распоряжении
Лиминга больше никого из пленников не было. Мрачный и озадаченный, он
слонялся взад-вперед, пока не наткнулся на Марсина, стоящего на карауле.
- А где остальные? Что с ними приключилось?
- Они нарушили дисциплину и потеряли уйму времени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53