Сердце колотилось так яростно, что могло разорвать мне грудь.Я попытался вдохнуть сквозь тиски, насмерть сжавшие мои зубы, и горячий воздух с трудом ворвался в мои лёгкие. Перед глазами вдруг стало темно и теперь я уже не мог выдохнуть, а когда смог, то услышал, как горло моё напряглось и воздух вышел из моего широко открытого рта с тихим шипением. Горло моё вибрировало, я раскачивался вперед и назад, и по-прежнему ничего не видел перед собой. Я с негромким «ах-х-х» втянул в себя воздух, задержал его, насколько хватило сил, широко раскрыл рот, мышцы моей шеи напряглись в диком усилии, и я снова услышал странное шипение, вырывавшееся из моего оскаленного рта. Я раскачивался вперед-назад, прижав ладони к голове, и только тогда до меня дошло, что я кричу, кричу изо всей силы, кричу, с трудом переводя дыхание, кричу, да только ни звука не выходит из моего рта. Я кричу беззвучно, как будто те, кто повинен в разрушении моего мира и кто не смог убить меня, украли по злобе своей мой крик. Я кричал, как безумный, но мои голосовые связки отказались мне повиноваться.Я упал на землю, выставив перед собой руки, мои выпученные глаза смотрели на клубы дыма, поднимающиеся из-за вереницы домов, и видели, как снова горят здания, и как я бегу на колючую проволоку, протянутую поперек улицы, и как летят в пыль винтовочные гильзы, и как дёргается на треноге пулемет, заглатывая ленту и выплёвывая невидимую смерть. Я снова видел падающих людей, тела, разрываемые пулями, кровоточащие раны, кровавые пятна на стенах домов, опять слышал выстрелы, крики, треск горящего дерева, грохот падающих домов, снова копоть пожаров застилала мне глаза, и запах дыма, густой и тяжелый, не давал мне дышать, и сладковатый тошнотворный запах крови вползал в меня, сводя с ума.Потом вдруг сразу всё кончилось и перед тем, как я закрыл глаза и провалился в темноту без снов, я увидел красное солнце, то и дело заслоняемое дымом, и его пламенно-красный свет, и подумал, что он очень похож на кровь...Когда я очнулся, было уже около трёх часов дня — я понял это по солнцу и удлинившимся теням. Я перевернулся на живот, подтянул под себя ноги, закашлялся и сплюнул вязкой слюной с привкусом крови. Шатаясь, поднялся на ноги, с трудом пытаясь сохранить равновесие, затем повернулся и побрёл прочь. Тогда мне было всё равно куда идти, лишь бы уйти подальше, уйти туда, где нет пожаров и стрельбы. В голове моей было пусто, как и в моем желудке. Я ни о чём не думал, просто тупо переставлял ноги.Я шёл через район Ворхопс, где находились главный городской суд, управление закона и порядка, где жили законники, судьи, адвокаты, обслуживающие Верхний Город, и поэтому я должен был бояться, дрожать, как бы меня не засадили в тюрьму. В Ворхопсе было три тюрьмы — общая городская, тюрьма для несовершеннолетних преступников и женская исправительная. Но мне было всё равно, как человеку с только что ампутированной ногой, когда его кусает комар — просто всё равно.Так я шёл довольно долго, пока к продуктовому лотку на одной из улиц не подъехала телега с двумя просто одетыми мужчинами, обсыпанными мукой. Телега была накрыта брезентом и по запаху свежеиспеченного хлеба я догадался, что было там. Поворачивая, телега попала правым передним колесом в выбоину и сильно накренилась. Один из мужчин хлестнул лошадь, запряженную в телегу, бичом. Лошадь изо всей силы дёрнулась вперед и телега высоко подпрыгнула. Брезент на ней был плохо привязан и от толчка на мостовую вылетели четыре буханки хлеба.Мои руки и ноги оказались умнее своего хозяина и почти без моего участия совершили первую кражу в моей жизни.Одна из буханок откатилась далеко от остальных и всё ещё крутилась на булыжниках мостовой.Один из мужчин на телеге, чуть не свалившийся от толчка, толкнул соседа в бок и высказал сомнение в его умственных способностях. Тот не остался в долгу и телега медленно двинулась вперед под ругань двух подвыпивших возчиков.Мои ноги пришли в движение и я побежал. Поджаристая буханка с аппетитно выглядящей золотистой корочкой лежала на камнях и мои глаза ели её с бешеной скоростью. Я бежал всё быстрее. Вот она совсем рядом, телега грохочет по мостовой, мужчины всё ещё переругиваются. Мои руки протягиваются вперед и пальцы на них жадно скрючены, как когти хищной птицы. Ругань вдруг прекращается и мои руки хватают тёплый хлеб.— Эй! — крик за спиной.Мои руки прижимают хлеб к животу, хлеб теплый, как домашний кот, и от него пахнет так, что мой рот наполняется голодной слюной. Живот урчит, как голодный зверь.— Эй, стой, козёл! — яростный вопль за спиной, — стой! Держи вора! Держи вора! — пьяная глотка рвёт воздух на части, а я бегу-убегаю, и моя сандалия шлёпает по булыжникам.Мои ноги сами несут меня — одна улица, другая, переулок, площадь, полная народа, я бегу сквозь толпу, ловко уклоняясь от прохожих.— Эй, бешеный!— Что ты несёшься, как ...— Осторожней!Всё остается за спиной — выкрики, удивлённые лица, протянутые руки, острые углы локтей: всё это не имеет значения. Сейчас самое главное — хлеб, прижатый к груди.Ныряю в первый же переулок, проскочив между двумя прохожими. Бегу, сворачиваю, снова сворачиваю, прислоняюсь к холодной стене, дышу часто-часто, переводя дыхание, по моему лицу градом катится пот, рёбра ходят ходуном. Мои грязные пальцы жадно впиваются в хлеб, взламывая хрустящую корочку, и уходят в тёплую добрую мякоть. Хлеб ласкает мое горло тёплой рукой, куски хлеба проваливаются в мой желудок, я давлюсь и глотаю, не прожевав как следует.Я ем, ем и никак не могу остановиться...Вечер повис над городом. Пурпурные лучи заходящего солнца, как огненные копья, пробиваются сквозь бесформенную гряду облаков, закрывающих горизонт, рикошетят о стёкла домов и рассыпаются в тусклый свет заката.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114