Думал, осяду здесь, буду овощи разводить, чем черт не шутит, может быть, семью заведу – в Колонии, сам знаешь, есть женщины свободные, очередь за ними, правда, до небес, но – мало ли как судьба обернется. Думал, буду в земле ковыряться и забуду ремесло свое взрывное. Ведь не мое это дело, я его делать умею, но не люблю.
– А ты думаешь мои «беспилотчики» своим делом занимаются? – спросил Адам. – Ты думаешь, это их дело – каждый день за экраном сидеть и глаза портить, чтобы волков обнаружить? Ты думаешь, что это их дело – смерть нести? Им бы в школу бегать, учиться, книжки читать, в футбол играть или за девчонками, слава богу, бегать, а не этим всем, – Адам обвел рукой комнату, – заниматься.
– Чего ты завелся, Адам?
– Извини. Я не завелся, просто сам такой же, как и ты, Арни, – усмехнулся Адам. – Я бы с удовольствием скинул бы с себя эту лямку и с радостью бы больше никогда в жизни никому никаких приказов не отдавал. Я тоже хотел, как ты – прилететь сюда, в мир чистый, без войн, без порушенной экологии, без сумасшедших политиканов и фанатиков, без всего того дерьма, которым мы все и бесчисленные поколения до нас загадили нашу планету до неузнаваемости. Я тоже с радостью эти вот железяки, – Адам похлопал по кобуре пистолета, – забросил бы подальше – все равно пользы от них никакой. Ты думаешь, почему я сюда прилетел и почему людей с собой позвал?
– Почему?
– Хотел, чтобы у нас был шанс начать всё с начала, с самого первого чистого листа. Устроить мир, в котором не было бы места оружию, войне, злобе. Смешно, когда такие высокопарные слова говоришь, правда?
– Ты видишь, чтобы я смеялся? – исподлобья посмотрел на него Швед.
– А я так искренне думал. Хоть и говорили мне эти Хозяева долбанные, хоть и пугали сейрами, хоть и готовились мы к войне с самого начала, а я всё равно был упрямым ослом. Ну, не мог я поверить на все сто процентов, чтобы эти сейры, которые против таких могущественных тварей, как Хозяева, выстояли, чтобы свободу себе вернуть, были такими уж страшными тварями, как мне показывали.
Адам перевел дух и жадно отхлебнул чай.
– Конечно, какой-то червячок был в душе. Были мысли, что всё-таки сейры с самого начала были животными и только после того, как Хозяева их научили и перекроили по-своему, стали разумными. Я подумал – «Хозяева – почти, как боги, силы у них такие, что страшно становится. Установить со мной контакт через такие сумасшедшие расстояния, перебросить столько человек с одного места в другое за пару секунд – это же какими способностями нужно обладать. Но разум-то у них не человеческий, холодный разум, расчетливый. Чему же они могли научить тварей, которые от природы были хищниками»? Вот этот вопрос меня мучил и покоя не давал.
Вот так я и жил перед переброской: в ожидании мира готовился к войне. И надо сказать, что в первый день мне было очень страшно – как волки себя поведут, как люди себя покажут.
– Мы и показали, – проворчал Швед, угрюмо глядя в чашку, как будто на ее дне были ответы на все вопросы мира.
– Вот-вот, показали. В первый же день. Я сгоряча подумал, что мои опасения правильными оказались, что на нас напали, но когда ту беременную волчицу увидел, то чуть с ума не сошел.
– Я там был, помню.
– Я стоял там, как будто человек, который начал третью мировую. Как будто нажал на кнопку, и ракеты уже летят и с той, и с другой стороны. Чувство такое, как будто мир рушится на глазах, как будто через пятнадцать минут долетят все ракеты со всеми боеголовками, что есть на свете – и всё, конец всему. Видишь это всё, как наяву, и знаешь, что это ты всему причиной.
Адам умолкает и смущенно смотрит на Шведа:
– Надоел я тебе, Арни?
– Нет, Адам, – улыбается Густафсон, – не надоел. Я представляю, что я – твой духовник. Знаешь, мамочка моя покойная так хотела, чтобы я священником стал – ты себе не представляешь.
– А ты?
– А что я? Подвел старушку, да еще как подвел: вместо того, чтобы с кафедры проповеди рассказывать, сапером заделался.
– Жизнь, – вздохнул Адам.
– Жизнь, – соглашается Швед. – Давай, Адам, валяй дальше. Грехи отпустить не смогу – у самого грехов выше крыши, но тебе выговориться надо.
– Спасибо, отец Густафсон, – улыбнулся Адам. – Тогда там, на той поляне, я подумал, как же мерзко всё получается – мы сюда летели, чтобы нормальный мир наладить, чтобы всех ошибок прошлых не допустить, а что получилось? Притащили мы с собой всю мерзость нашего мира, всю гадость, всю грязь, самое поганое отвратительное дерьмо. Волков этих убили ни за что, ни про что. Вон Дубинин со своим волком мне добавил так, что мало не показалось.
– О чем ты?
– Ты не знал? – посмотрел на него Адам. – Я думал, уже все знают. Волк этот, которого наши в лесу захватили, Сергею рассказал, что они не собирались на нас нападать.
– А он не врал? Волк этот?
– Нет, Арни, не врал. Он как увидел, как я его сейров бомблю – выбежал отсюда и на ограждения бросился, жить не захотел после всего этого.
– Ох, мама божья! – судорожно выдохнул Швед.
– А тут уже всё – поезд ушел. Я уже последнюю бомбу сбросил.
– Черт!
– И знаешь, что в этой ситуации самое смешное, если так можно сказать? То, что волк увидел самые последние минуты фейерверка. Я как подумаю – а если бы Сергей раньше узнал, что мы собираемся делать? Если бы волк рассказал всё не Сергею, а мне?
– Ох, – вздохнул Густафсон.
– Я бы эти чертовы дирижабли сразу же обратно завернул. Майклу и ребятам в лесу отмашку дал, чтобы они обратно вернулись. Представляешь, какая была бы это возможность – сказать этому волку, что мы больше ни на кого нападать не будем, что готовы любым способом искупить нашу вину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98