«Мама!» – «Да, дорогая?» – «Могу я сегодня вечером поехать в кино в Колумбусе?» – «С кем, дорогая?» – «С Биллем Мерроу». – «Прекрасно, дорогая. Пожалуйста, поезжай с Билли».
Поехали мы в Колумбус, побывали в кино и по некоторым причинам здорово задержались. На следующий вечер я снова зашел за ней, и мама снова не возражала, чтоб я повез дочку в Омаху. Вот на второй вечер Дотти и говорит: «Знаешь, Билль, никак не могу понять. Обычно мама не разрешает мне оставаться или куда-нибудь ходить с кем-либо вдвоем, да еще два вечера подряд. А если и разрешает, то только до определенного часа, и когда я возвращаюсь, обязательно спрашивает, что я делала и хорошо ли себя вела. А вот вчера вечером она даже не позвала меня к себе в комнату, а когда я пришла сама, она повернулась на другой бок, притворилась засыпающей и только вроде бы застонала. Ничего не понимаю!» – «Может, она доверяет мне, Дотти», – сказал я. «Вот оторвал!» – хихикнула Дотти. «А почему бы и не оторвать?»
После второго курса я перевелся в Джорджтаунский университет в Вашингтоне, в округе Колумбия. Бог мой, когда-то надо же было вырваться на свободу и отправиться на Восточное побережье! Я приехал в Вашингтон с портативным радиоприемником и комплектом новеньких клюшек для гольфа; должно быть, я вообразил, что вступаю в загородный клуб, будь он проклят. Скоро я понял, что к чему.
Моим товарищем по комнате оказался Максуелл Горс Эрвин. Мы звали его Планктоном – такой он был маленький, меньше тебя, Боумен. Он боролся в нашей команде в классе сто пятнадцать фунтов, а сейчас борется со штурвалом одной из этих огромных летающих лодок военно-морской авиации. Он еще меньше тебя, Боумен, а эти машины… Господи, вот громадины! Не могу удержаться от смеха, когда представляю его за штурвалом. Он, наверно, выглядит так же нелепо, как нелепо выглядел бы ты, Боумен, если бы взялся один управлять «крепостью».
Первый полет доставил мне куда больше удовольствия, чем мамочка Дотти или кто-нибудь другой. Это было просто здорово. Как-то однажды мы с Планком пошли побродить по Анакосте и, осматривая самолеты, спросили, нельзя ли нам оторвать полетик. И вдруг один парень говорит: «А почему бы и нет?» Он поднял нас в стареньком военно-морском О2-У. Мы полетали только над Анакостой. Клянусь забуми Господа, я не мог дождаться, когда полечу снова.
Однажды во время каникул Планк говорит мне: «Таг, – тогда он звал меня Тагом, – к чертям, говорит, эти поезда! Поедем на Бойлинг-Филд и попросим, чтобы нас подбросили на самолете». Я, конечно, согласился; так мы и сделали, а после этого спали и видели себя летчиками.
Тот год я еще кое-как крепился, а потом смотался. До того осточертел мне Вашингтон. В конце года я весил всего сто сорок восемь фунтов. Сейчас во мне сто восемьдесят шесть. Так что судите сами. Между прочим, сейчас я ношу башмаки девятого размера, а шляпу семь с половиной. Вы когда-нибудь слыхали, чтобы человек с такими маленькими ногами имел такую большую голову? Распухла от девушек.
Два года я потратил зря – работал у перекупщика пшеницы в Омахе. Я никогда ничего не делал сверх того, что поручено, – ничего, будь они прокляты! Я только о том и думал, как бы научиться летать или как бы переспать с девушкой. Думать-то думал, а делать ничего не делал, чтобы научиться летать, как не делал ничего и насчет девушек – они были так доступны, что прямо тошнило.
Потом я получил письмо от Планка, он объявился в Вустере, в штате Массачусетс, и сообщал, что учится летать; я упаковал чемодан, отправился в Вустер, устроился на работу и вместе с Планком стал учиться у одного старика пьяницы, занимавшегося этим еще со времен царя Гороха. Первоклассным летчиком я стал только потому, что старик никогда не протрезвлялся, так что с первого же полета мне пришлось самостоятельно управлять машиной.
Нет, нет, серьезно, я родился летчиком. У меня молниеносные рефлексы. Когда доктор своим маленьким резиновым молоточком начинает стучать у меня под коленной чашечкой, ему надо быть начеку – не так-то просто вовремя увернуться от моей ноги, а лягаюсь я, как проклятый верблюд, понимаете?
Купить себе самолет я не мог и потому выклянчивал полеты у кого попало. В общем-то, налетал порядочно часов. Потом удалось получить работу летчика-испытателя у фирмы «Майлдресс» – насчет налета часов я врал не хуже, чем врет итальянская проститутка, но фирме понравилось, как я управляю самолетом, и меня взяли на работу. Предыдущему летчику-испытателю фирма сломала шею недели за две до этого, и владешльцы фирмы понимали, что я нужен им больше, чем они мне.
На испытание самолета мне требовалось ровно двенадцать минут; в те времена фирма выпускала маленькие тяжеловесные учебно-тренировочные машины – помнишь, Боумен? Двенадцать минут, чтобы подняться, сделать медленную бочку, вираж влево, вираж вправо, пике. Пикирование было моей специальностью. Уж заставлял я кое-кого поволноваться!
Потом пришло время, когда даже слепой видел, что надвигается война; я сделал так, что меня призвали в армию, и прикинулся человеком, который не умеет, но очень хочет научиться летать, и уже со Спеннер-филда и позже пошла сплошная мышиная возня. Да ты же, Боумен, знаешь!
Вот, пожалуй, и все, разве что я не упомянул женщин, с которыми имел дело; но не думайте, что я забыл о них. О женщинах я ни на минуту не забываю. Особенно не забуду одну из них, я называл ее Филли из Филы То есть из Филадельфии.

; она пришла с альбомом пластинок, захотела подарить их мне – пластинки с голосом Дуайта Фиске; ты помнишь певца Дуайта Фиске, Боумен? Девушка прожила у меня три дня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158