В итоге у них возникли неприятности, проблема так и не была решена, и компания потерпела крах. Их первая большая работа окончилась неудачей.
Несколько лет спустя я стал работать в Лос-Аламосе, где встретил человека по имени Фредерик де Хоффман. Вообще-то он был учёным, но, кроме того, и очень хорошим администратором. Не получив систематического образования, он любил математику и напряжённо работал, компенсируя этим недостаток в подготовке. Позднее он стал президентом или вице-президентом компании «Дженерал Атомикс» и после этого заметной личностью в промышленном мире. Но в то время это был просто очень энергичный человек, энтузиаст с открытыми глазами, помогавший Проекту как только мог.
Однажды мы вместе обедали, и он рассказал мне, что прежде, чем приехать в Лос-Аламос, он работал в Англии.
— Какой работой Вы там занимались? — спросил я.
— Я занимался металлизацией пластмасс. Я был одним из молодых сотрудников в лаборатории.
— Как шло дело?
— Довольно хорошо, но у нас были кое-какие трудности.
— Вот как?
— Когда мы только начали разрабатывать процесс, в Нью-Йорке объявилась компания…
— Какая компания в Нью-Йорке?
— Она называлась корпорация «Метапласт». Они продвинулись дальше, чем мы.
— Откуда Вы знаете?
— Они все время рекламировали себя в «Модерн пластике», помещая на всю страницу объявления с картинками тех вещей, которые они могли покрывать металлом, и мы поняли, что они ушли далеко вперёд.
— Вы видели какое-нибудь их изделие?
— Нет, но по этой рекламе можно было сказать, что они нас опередили. Наш процесс был довольно хорош, но не было смысла даже пытаться соревноваться с американским процессом вроде того, какой был у них.
— Сколько химиков работало в вашей лаборатории?
— У нас было шесть химиков.
— Как Вы думаете, сколько химиков было у корпорации «Метапласт»?
— О, у них, должно быть, был настоящий химический отдел!
— Не могли бы Вы описать мне, как, на Ваш взгляд, мог бы выглядеть главный химик-исследователь корпорации «Мета-пласт» и как могла работать его лаборатория?
— Насколько представляю себе, у них было 25 или 50 химиков, а у главного химика-исследователя свой собственный кабинет, специальный, со стеклом. Знаете, как показывают в фильмах. Молодые ребята все время заходят с исследовательскими проектами, над которыми они работают, получают у него совет и бегут работать дальше, люди постоянно снуют туда-сюда. При их 25 или 50 химиках, как, черт возьми, можно было с ними конкурировать?
— Вам будет интересно и забавно узнать, что сейчас Вы беседуете с главным химиком-исследователем корпорации «Метапласт», чей штат состоял из одного мойщика бутылок!
Принстонские годы
«Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман!»
Когда я был студентом старших курсов МТИ, я очень любил этот институт. С моей точки зрения это было отличное место, и я хотел, конечно, делать там диплом. Но когда я пошёл к профессору Слэтеру и рассказал ему о своих намерениях, он сказал: «Мы Вас не оставим здесь».
Я спросил: «Почему?»
Слэтер ответил: «Почему Вы думаете, что должны делать диплом в МТИ?»
— Потому что МТИ — лучшая научная школа во всей стране.
— Вы так думаете?
— Да.
— Именно поэтому Вы должны поехать в другое место. Вам надо выяснить, как выглядит весь остальной мир.
И тогда я решил поехать в Принстон. Надо сказать, что Принстон несёт на себе отпечаток определённой элегантности. Частично это имитация английской школы. Ребята из нашего студенческого объединения, знавшие мои довольно грубые и неофициальные манеры, начали делать замечания вроде: «Вот погоди, узнают они, кто приезжает к ним в Принстон! Вот погоди, они поймут, какую ошибку они допустили!» Поэтому я решил вести себя хорошо, когда попаду в Принстон.
Мой отец отвёз меня в Принстон на своей машине. Я получил комнату, и он уехал. Я не пробыл там и часа, как встретил какого-то человека: «Я здесь заведующий жилыми помещениями и я хотел бы вам сказать, что декан устраивает сегодня днём чай и желает пригласить всех к себе. Если можно, будьте так любезны и возьмите на себя труд сообщить об этом вашему соседу по комнате, мистеру Серетту».
Это стало моим вступлением в «Колледж» в Принстоне, где жили все студенты. Все было своего рода имитацией Оксфорда или Кембриджа — полное заимствование всех привычек, даже акцента (заведующий жилыми помещениями был профессором французской литературы и произносил эти два слова, подделываясь под англичанина). Внизу располагался привратник, у всех были прекрасные комнаты, и ели мы все вместе, облачённые в академические плащи, в большом зале с цветными стёклами в окнах.
И вот, в тот самый день, когда я прибываю в Принстон, я иду на чай к декану и даже не знаю, что это за чаепитие и зачем оно. Я не слишком уверенно вёл себя в обществе и не имел опыта участия в таких приёмах.
Ну, поднимаюсь я к двери, а там декан Эйзенхарт приветствует новых студентов:
«О, Вы мистер Фейнман, — говорит он. — Мы рады видеть Вас у себя». Это немного помогло, потому что он как-то узнал меня.
Я прохожу в дверь, а там какие-то дамы, и девушки тоже. Все очень официально, и я размышляю о том, куда сесть, и должен ли я сесть рядом с этой девушкой или нет, и как следует себя вести, услышав голос сзади.
— Что Вы хотите, сливки или лимон в чай, мистер Фейнман? Это миссис Эйзенхарт разливает чай.
— Я возьму и то и другое, благодарю Вас, — говорю я, все ещё в поисках места, где бы сесть, и вдруг слышу: «Хе-хе-хе-хе-хе, Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман?»
Шучу? Шучу? Что, черт подери, я только что ляпнул? Только потом я понял, в чем дело. Вот так выглядел мой первый опыт с чайной процедурой.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19