Вильсон, разумеется, охотно принял бы предложенную ему Бернсторфом роль arbiter mundi{227}. Поскольку, однако, несмотря на все благородные, гуманные и нейтральные чувства, американская политика 1914-1916 годов на практике неизменно действовала в ущерб нам, следует думать, что созыв конференции по инициативе Вильсона не усилил бы весьма незначительной заинтересованности вашингтонских политиков в сохранении Германской империи. Интересы и цели Америки имели совершенно иную направленность, так что, по моему убеждению, единственный путь, который привел бы тогда Германию к сносному миру, проходил, как уже указывалось, через Россию. Осенью 1916 года в связи с нападением Румынии верховное командование придало серьезное значение военной угрозе со стороны Голландии, раздутой канцлером и посланником фон Кюльманом, а потому согласилось на некоторую отсрочку подводной войны. После разгрома Румынии картина изменилась. Правда, верховное командование сомневалось в том, что мы сможем выдержать еще одну военную зиму (1917/18 г). Поскольку, однако, начальник Генмора фон Гольцендорф обещал, что через полгода подводной войны Англия обнаружит склонность к миру, то из желания создать возможность заключения его к августу 1917 года вытекало объявление подводной войны в феврале 1917 года. Впрочем, этот расчет имел только условное значение и его не следовало возводить в догмат.
Последняя загадка этой опасной при всей ее ловкости непоследовательности заключалась в том, что вопреки своему внутреннему убеждению Бетман распространял в рейхстаге представление, будто этот момент являлся с военно-морской и политической точки зрения наиболее многообещающим и удобным для объявления неограниченной подводной войны. Отмечу, между прочим, что он взял на себя очень много, отстаивая эту точку зрения вопреки мнениям имперского морского ведомства, Генмора, флота Открытого моря, морского корпуса и верховного командования армии, выраженного весною 1916 года (правда, в конце 1916 года точка зрения начальника Генмора сблизилась с бетмановской).
Наше несчастье состояло в том, что подводной войной руководил государственный деятель, который внутренне был принципиально против нее, и даже в этой последней стадии старался парализовать ее эффект подобно тому, как раньше запрещал ее. В 1916 году мы, быть может, еще могли позволить себе ослабить ее действие, делая исключения для отдельных нейтральных держав. В 1917 году для этого было уже слишком поздно. Раз мы поставили на эту карту все, мы должны были поставить на службу подводной войне все военные, политические, личные и технические средства. Флот должен был отодвинуть на второй план все другие задачи и предоставить для постройки лодок и моторов все наличные кадры и оборудование. Армия должна была дать рабочих, политика – дополнять военное руководство, дипломатия – оставить свою выжидательную позицию и всем сердцем принять участие в этом деле. Вместо этого для европейских нейтральных стран были сделаны исключения, ослабившие действие подводной войны и лишившие ее в техническом и военном отношении той целеустремленности, которая на этой поздней стадии дела одна только и могла придать ему необходимую эффективность. Основной порок всего нашего способа ведения войны – отсутствие единства, стойкости и воли, равных английским, продолжал оставаться в силе, пока у кормила правления стоял Бетман.
Поскольку руководство империи взяло на себя ответственность за подводную войну, в которую оно не верило, а немедленно затем принялось препятствовать ведению ее, перспективы этой войны по сравнению с 1916 годом стали неизмеримо хуже. Вплоть до моей отставки имперское морское ведомство строило столько подводных лодок, сколько было вообще возможно. Я трижды объехал все верфи и обследовал каждый эллинг, чтобы установить, нельзя ли повысить выпуск продукции{228}.
Мне неизвестно, продолжалась ли постройка подводных лодок с необходимой энергией и после моего ухода. Однако решающее значение имели успешные оборонительные мероприятия противника, которые превзошли все наши опасения. Англия вступила в войну совершенно не подготовленной к подводной опасности. Но, поняв смертельную опасность этого оружия, она с помощью Америки лихорадочно принялась за создание средств обороны, которые если не в 1916, то в 1917 году стали давать ощутимые результаты. В количественном отношении промышленность Антанты превосходила нашу и, таким образом, оборона росла гораздо скорее, чем наш подводный флот. Весной 1918 года мы временами теряли больше подводных лодок, чем строили новых.
В общих чертах все это можно было, конечно, предусмотреть еще в 1916 году. Назову несколько важнейших оборонительных мероприятий: превращение торговых судов в военные путем установки 15 000 орудий и специальной подготовки команд, систематический надзор за водами, осуществляемый самолетами, цеппелинами и кораблями, расширенное применение акустики, постройка охотников за подводными лодками, появление ловушек для подлодок и глубинных бомб; препятствия оборонительного характера, как-то сети и мины; далее косвенные меры такие, как утроение производительности американских верфей, лихорадочное строительство торговых судов{229}, накопление огромных запасов, развертывание разведывательной службы, монополизация и рационирование тоннажа, создание конвоев и подготовка личного состава для них, потребовавшие нескольких лет и явившиеся огромным организационным достижением Англии; наконец, непрерывное усиление давления на нейтралов, закончившееся отобранием их тоннажа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161